Я подавила желание броситься к лестнице, зная, что это абсолютно бесполезно.
Она внесла поднос в ту комнату, которую я назвала столовой, и поставила его на стол. Затем исчезла, но вскоре вернулась с длинным, к тому же отороченным мехом, халатом. Он был зеленоватого цвета и поблескивал золотыми нитями. Оторочен был не только подол, но и широкие рукава.
Марта поставила передо мной три пары атласных туфель.
— Выберите. Я ведь не знаю, какой требуется размер, — будто извиняясь, пояснила она.
— О господи, у него что, на всякий случай припасена обувь всех размеров?
— Выберите туфли, мадемуазель.
Я выбрала туфли подходящего размера и взяла из ее рук халат.
Когда она ушла, я надела его. Он оказался мягким, шелковистым и очень удобным. Нельзя было не признать, что теперь, помывшись и одевшись, я стала чувствовать себя гораздо лучше и все происходящее уже не представлялось таким безысходно трагическим.
Я даже смогла что-то съесть. Кофе оказался очень вкусным. Правда, едва лишь выпив его, тут же подумала, что напрасно это сделала. Кто знает, подсыпали в него что-то или нет…
Но зачем теперь подсыпать, когда он уже сделал свое черное дело?
Я почувствовала, как душу вновь наполняет горечь унижения. Сначала пожалела о том, что практически ничего не помню, но потом решила, что так даже лучше. Ведь вполне достаточно было и того, что зафиксировали той ночью редкие проблески сознания. Да и позже, когда я уже начала приходить в себя… Он взял меня как… наложницу. Вернее, как вещь.
Я ненавидела его. О, как же я его ненавидела! Мой отец всегда говорил: «Зависть — это негативная эмоция. Того, кто ее испытывает, она разрушает гораздо сильнее, чем того, против кого направлена». Так же обстояло дело и с ненавистью.
Думай спокойно, приказала я себе. Как отсюда выбраться? Нужно составить план…
Я вошла в туалетную комнату, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Да, я преобразилась. Распущенные длинные волосы заметно изменили мой привычный образ, а зелень и золото отороченного мехом халата сделали что-то с моими глазами. Они сейчас казались гораздо больше и ярче. Преображение налицо…
В той комнате, которую я прозвала столовой, на подоконнике лежало несколько карандашей и альбом.
Он положил это для меня.
Открыв альбом, резкими штрихами набросала его лицо на фоне той части собора Нотр-Дам, где я видела самую жуткую химеру. Ту, которая, прислонившись к перилам у входа, устремила свой злобный взгляд в сторону Дома инвалидов.
Рисование чудесным образом утешило меня.
Марта вернулась и принялась за уборку. Она застелила постель и выгребла золу из камина, приготовив новую порцию дров.