Еще на языке крутились признания, куда боле личные…
«Я живу, как ребенок», — Лара поняла это еще лет десять назад. Мама, папа, Миша, даже Тата — все значимые для нее люди — были сильными и опекали ее. Лет пять еще это устраивало Лару, потом тотальные забота и защита перестали восприниматься как подарок судьбы. В глубине души родилось глухое непрекращающееся раздражение, которое и подтолкнуло наперекор собственной инфантильности состояться на работе. Дома все было по-прежнему: мамина-папина кукла, украшение профессорской гостиной, приложение к успешному мужу…Затем умер отец, Миша подал на развод и безмятежное беззаботное существование закончилось. Тем ни менее еще почти год она держалась за свое затянувшееся детство.
Но сколько веревочке не виться, все равно конец придет.
Лариса смотрела на Череду, совершенно ясно сознавала: пришло время взрослеть и отныне, присно и вовеки веков она будет сама отвечать за себя, сама выбирать цели и пути их реализации.
Цель номер один, не выдержав ее многозначительного молчания, потребовала ответа:
— Чего молчишь? Давай, говори, как ты меня любишь!
Лара вздохнула…нет, ничего объяснять Череде она не будет. Зачем? Он сам все увидит со временем. Тем не менее, некоторые точки над «i» пришлось расставить.
— С Мишей я ощущала себя в полной безопасности, ничего не решала, текла по течению и тихо радовалась своей пассивности. Без него, перестав быть любимой, я будто потерялась и совершенно не представляла, как жить дальше. Теперь я себя нашла. Любовь к тебе дала мне силы и, я больше не буду ни чьей куклой…
— Какой еще куклой?
— Это я так, к слову. В общем, мой милый, прими к сведению: я тебя люблю, хочу быть с тобой и плевать на все. В том числе на воздушно-капельный путь.
— Ларочка… — замялся Вадим, — ты мне нравишься, и всегда нравилась, еще в институте. Я завидовал твоему Мише до чертиков. Да и развелся, наверное, потому, что жена была на тебя не похожа. Когда вы с Михаилом расстались, прости, я чуть не прыгал от радости и думал: теперь-то ты от меня не уйдешь, подожду, пока ты успокоишься и тогда уж…. Но сейчас я понимаю, что не готов. Когда ты начала заигрывать, я подумал: блажит баба. Собралась пуститься во все тяжкие, а начать решила с самого легкого объекта. Потом — ты чуть не отдалась мне на рабочем столе. Но я и тут нашел полуприличное объяснение. Мол, приспичило человеку, бывает. Однако твое признания в любви — это слишком. У меня не хватает фантазии, чтобы успокоить себя и с каждой минутой растет подозрение, что ты надо мной насмехаешься.