При свете ночника затаенно оглядываю кабинет моего пианиста: пыльные бумажные цветы и сухие колосья в псевдокитайской вазе, ворох исписанной нотной бумаги на подоконнике (неужели он сочиняет, никогда не говорил об этом:), пожелтевшая фотография не стене — женщина в белой панаме на фоне размытой черемухи или яблоневого цвета (или вишневого?). В бусах. Красивая. Улыбается застенчиво. Мать? Наверное, мать, кто же еще? Стол перед окном дубовый, основательно-крепкий. Капитальный стол. Хорошо, наверное, пишется за таким столом в долгие зимние вечера. А что, интересно, в выдвинутом верхнем ящике? Стоп, любопытный Найтов, какая разница, что там в верхнем ящике? Ну все-таки: Аморальный тип. Ну что там может быть? Ничего. Ну, посмотрим просто так — Раф не узнает: Я выдвинул ящик еще больше и обнаружил кучу писем и открыток. Ого, а вот и моя открытка! Рождество три года назад! Я выбрасываю этот мусор, а Рафик все это хранит сентиментально. А все-таки приятно: Может, прочитать какое-нибудь письмо? Ну это уж слишком! Ну просто так, заглянуть поглубже — друг все-таки: Вот именно, что друг, — задвинь ящик! Ну одно хотя бы, наугад: Так:
«Дорогая Анна Леонидовна!»: А какой год? Боже, шестьдесят первый!.. «Дорогая Анна Леонидовна! Надеюсь, Вы здоровы и, как и мы, наслаждались этим великолепным летом. За Волгой у нас просто рай! Рафику купили велосипед, но лучше бы не покупали — мальчик стал еще больше отвлекаться от инструмента, но все говорят, что он очень, очень способный мальчик. Смотрю на него сейчас в окно — они с Сашей в саду сажают куст крыжовника. Должен прижиться хорошо, почва здесь хорошая: Вы бы тоже приезжали к нам, чем сидеть одной в пыльной и шумной Москве. Приезжайте и будьте с нами сколько хотите. За тем и письмо к вам пишу. Кстати, наши соседи тоже москвичи — молодые филологи с сыном десяти лет. Славный мальчик, высвистывает Рафика с утра пораньше, но я боюсь отпускать их одних в лес или к реке. Саша не пьет после операции, так что насчет этого не беспокойтесь — здесь мир и тишина. И просто хорошо. Ждем вас и любим:»
Ну и что? Письмо как письмо. Я поднялся наверх, но еще долго не мог заснуть, думая о своем и о чужом детстве, о судьбе чужой семьи и: мало ли о чем я думал, обнимая спящего Дениса и глядя на морозные звезды: Но толпы милых, знакомых и незнакомых теней шли в мой сон — и солнце детства, и мама с зонтиком на лодке, тетушка Элизабет, и бабушка дает мне двадцать копеек на мороженое — и я безумно, безумно счастлив, и лето такое цветущее, и небо такое открытое, и облака такие, и купола: и твой воздушный змей, Андрюшка: Я еще сильнее обнял Дениса, точно обнимал свое детство, точно я до сих пор боюсь расстаться с тем временем, когда я был абсолютно счастлив. Вчера я буду счастлив, вчера я буду счастлив: Небо вчера будет ближе, краски вчера будут ярче, и ангел-хранитель опять возьмет меня за руку и поведет по тропинкам моего детства.