Сексопатолог расхохотался и с фантастической силой, как бы шутя, отбросил меня к стене. Полчища откуда-то появившихся рыжих муравьев заползали в штаны и под рубашку, в уши: Док накинул на свой ястребиный нос позолоченное пенсне и сладко так вымолвил:
— Как от тебя ладаном пахнет, мой хороший: Вон, сними со стены огнетушитель со святой водой, ха-ха-ха! Ты, видно, книжек каких-то старых начитался, а мы здесь книжек не читали и университетов не проходили. Да и мало ли что в книжках напишут — будь проще, и мы найдем общий язык:
Я лежал на полу как самый обыкновенный холодный труп, чувствуя иллюзорность органики своего водянистого тела, которое когда-то боготворил, омывал, подкачивал на тренажерах — все было создано из праха и в прах обратилось: Потом два красивых негра здесь же, на полу, отрезали мне голову и бросили ее в скользкий ящик, где уже лежало несколько других буйных головушек:
Утреннее солнце нашло нас обессиленных на измятых простынях. Мы смешали свой пот. Не люблю утро, потому что оно беспристрастно. «Пакт с дьяволом, кажется, не состоялся,» — подумал я и разбудил Дениса поцелуем. Он захлопал ресницами и долго рассматривал меня спросонья, смешно нахмурив лоб. Я осторожно укусил его за ухо, поцеловал глаза, лоб и яркие детские соски, скользнул языком по животу: Он зажмурился, застонал и поджал под себя коленки. Только сейчас я заметил капли крови на изжеванной простыне. Денис поймал мой удивленный взгляд, покивал головой и как-то простуженно, срывающим голосом, переходящим с тенора на подростковый баритон, сказал: «Ты вчера сделал это так грубо, Андрей, мне было очень больно:» Потом я увидел на полу разорванную футболку и трусы: Так! Началось: «И мальчики кровавые в глазах:» Я стал неистово покрывать поцелуями его вздрагивающее тело и просить прощения. В то утро в целом свете не было человека виновнее меня: Откуда эта медвежья грубость? Как он вынес мои слоновые удары? Кровавые простыни вывешивают с гордостью на заборах, да? Господи, Господи, откуда эти приступы всепоглощающей любви, как бесконечная любовь умещается в тесных рамках твоей сжимающейся вселенной? Мне тесны доспехи тела. Средневековый содомский бес Асмодей напоил меня своим вином, и я бы пил и пил это вино, даже если бы чаша была сделана из черепа отца. О крик Демона длиною в мою жизнь, крик раненого зверя, глаза затравленной лисицы! Зачем, Господи, ты дал мне это жало? Мне больно. Диалектический момент познания Творца, издержки первородного греха? Сомнительный путь. И один на один с Богом так страшно остаться — все хочется, чтобы рядом прыгал еще какой-нибудь бельчонок, которого я люблю. Смешно, да? Но, в то же время, ведь никто не ляжет умирать вместе со мной, даже Денис: Да и кто я ему? Школьный мастер. В моей Британии целый слой гомосексуальной культуры основан на конверсации ученика и учителя, скрепленный традицией школьных порок. Не учительский ли кэн я купил недавно за пять фунтов в секс-шопе лондонского Сохо? Какой изящный и совершенный предмет! Школьная дисциплина. Темные уроки. Светлые коридоры. Мое дикое солнышко, Денис, любовь моя, радость и свет: Глаза зеленые. Ясность и живая вода. Седой майор с серпами и молотами в глазах кричит в мой сон: «Твоя любовь пахнет говном и розами». Бренчат браслеты. Гремят железные засовы.