Даже с неглубокого похмелья мне всегда было страшно браться за руль, и в этот судьбоносный день я решил не мучить саранчиху. Мертвенно бледная Гелка все еще изволила почивать, и я оставил ей записку: «Доброе утро, котенок! Надеюсь, выучила роль. Будь готова как пионерка. Любящий муж».
Утренняя сигарета показалась тошнотворной. В легком похмельном страхе я боялся перейти через дорогу, шарахался от прохожих, а несколько остановок в битком набитом троллейбусе показались вечными. Лица сограждан — тусклые и скучные, слишком скучные. Люди перестали улыбаться. Экспериментальные граждане экспериментальной страны говорили об очередном повышении цен, замораживании банковских счетов и еще о каком-то замораживании… О, положите побольше льда в мой портфель, приложите снег к горячему лбу, к моим раскрасневшимся от стыда щекам. От стыда за ту старуху с дрожащими руками, у которой дома нечего украсть, кроме трудовых грамот. Стыдно за державу, за измотанных женщин и не по возрасту серьезных детей… Доколе, Господи? Не хочу и не могу смотреть на это. Денис, я увезу тебя отсюда, увезу на своей разболтанной «Яве» к нашим созвездиям, к нашим опалам, хочу спасти тебя от еще больших извращенцев… Красная рожа с кокардой склоняется над моей взмыленной постелью: «Пиздец тебе, петух гамбургский! Устроим тебе красную свадьбу».
Как обложку новой захватывающей книги я раскрыл сегодня прозрачную школьную дверь и превратился в скромного рассеянного учителя. Тот мальчик, освещавший сцену на школьном вечере, прошел мимо меня по коридору… Потертый портфель. Выгоревшая челка. Белые носки. Старенькие кеды. Я мысленно приказал ему оглянуться — Денис обернулся! О мои выдающие привычки, моторное подсознание — я подмигнул ему! Мальчишка как-то замешкался и улыбнулся. Представляю себе свое гейистическое подмигивание — тут и кошке было бы понятно, что парень что-то слишком загадочный. Я почувствовал, что начинаю краснеть, быстро прошел в учительскую, взял вспотевшими руками классный журнал и мысленно воспроизвел мизансцену… Голубое отродье, веселый мой бесенок, доколе будешь искушать меня?
Алиса была сегодня в веселом траурном платье, благоухавшем нафталином и духами «Красная Москва», тяжелая металлическая брошь с кельтским орнаментом смыкала необъятные груди. Я представил сову раздетой и едва сдержал смех — вот идет она грузная, прихрамывающая, в розовых панталонах по школьному коридору, сверкает очками. Глядя на нее, я иногда вспоминал глупую старуху Крупскую в пионерском галстуке и с ворохом, как она выражалась, «ребячьих» писем. Но я низко кланяюсь ленинской супруге за один только параграф в «Правилах поведения пионеров» двадцатых годов: «…Пионер всегда готов. Пионеры не держат руки в карманах, потому что держащий руки в карманах не всегда готов». Я долго размышлял над этим маразматическим пассажем и нашел его весьма интересным с точки зрения людей моего типа.