— Жалобы есть и на твой адрес, президент. Доколе полки будут стоять по дворам [34]? Когда уберутся?
— То особ статья.
— Не все сразу, — сказала царица.
— Обмыслим, — отрезал князь, и генерал-прокурор замолчал. Похоже, его из размышлений исключат.
— Государь нам завещал, Паша, мужика и солдата беречь равно. Гвардейцам кое-как наскребли, ещё и матушка наша из своего кошелька добавила. А на грядущий год? Опять им репу жевать? А коль не уродится у них овощ? А при нас, при столице войско надо держать!
И начал, защищая четырёхкопеечную поблажку, сыпать цифирью. К папке с бумагами не прикоснулся, да и не умеет он читать быстро, выручает память, прочно отпечатались в ней столбцы расходов. На прокорм и снаряжение армии, флота, на починку и строение кораблей.
— Учил нас отец отечества, ежели потентат [35] токмо сухопутное воинство имеет, он однорукий.
И, обратись к царице:
— Вели, матушка, Сенату частым гребнем чесать, а миллион раздобыть. Без этого не обойдёмся.
Царица соглашалась — ущемлять военных, особенно гвардию, недопустимо. Поступать, как заповедал. Ягужинский ёрзал, терял терпение. Афоризмы Петра и ему известны, упрёки и наставления излишни — он ведь не подчинён князю, служебным рангом выше его.
— Ваша светлость… Должок за вами, я слыхал, именно миллион. Вы бы и внесли…
Данилыч побледнел:
— Видишь, матушка. Позорят раба твоего… Горазды считать в чужой мошне. Я, Павел, в твою не лезу!
Вскочили оба.
— Штилль!
Хлестнула окриком, усмирила. Послушно открыли поставец, налили себе вина, подали стакан и ей.
— Мир, господа! Прозит! [36]
Выпили, поцеловались троекратно. Губы у Ягужинского пухлые, влажные — мазнул по щекам, обслюнявил. Утереть платком князь, однако, не посмел, царица следила пристально.
Отпустила генерал-прокурора в Сенат готовить указ. Данилыч ждал этого, пылая негодованием.
— Матушка, за что поношенье?
Екатерина вдавилась спиной в подушки, тормошила, ласкала котёнка.
— За что унижен твой слуга, за что оплёван, охаян? Велишь, покажу счета.
Подобрал папку с ковра. Отчёты хозяйственные при нём во дворце постоянно, так же как петиции на высочайшее имя — отменить следствие, возвести в градус генералиссимуса. Доступен лишь владетельным особам, так ведь он, князь Священной Римской империи, имеет право.
— Пашка, завистник проклятый…
— Эй!
Грудным голосом, басовито, почти по-царски:
— Александр… Ты много хочешь…
— Матушка…
Оборвала гневно.
— Молчи, Александр, — пилой полоснули латышские согласные. — Ты не один… У меня большая фамилия. Больше не говори мне. Терпенье, мон шер. [37]
— Что ж, воля твоя.