– Тебе уже однажды подарили жизнь, ублюдок! Папа с мамой!
– Мамой! Мамой твоей заклинаю, Са-аша! Не стреляй!
– Ты мать мою и не упоминай своим поганым языком! – тут он меня взбесил! какие уж тут «гуси летят…»! мать при родах скончалась, а я вот… появился… так и жили: Бояров- старший и Бояров-младший…
– Я не то… Саша, я не так хотел сказать! Я совсем не имел в виду…
– Хватит канючить, говнюк! Кто на меня кавказцев науськал?! На Кораблестроителей и в мастерскую?!
– Не я! Клянусь тебе, не я!
– А кто?! Ты же один знал, где меня искать!
– Нет!
– Что – нет?!
– Не я… Не один… Я просто сказал ему… Про дядю-Федора, как ты мне сказал! А ни про каких кораблестроителей я не знаю. Не я!!! Убери пистолет! Я тебя умоляю, убери!
– Перебьешься. Не ты – а кто?!
– Он меня убьет!
– Но только после того, как я тебя кокну. Я – вот он. Ты еще не понял?!
Он понял. Хотя знал, что я дал зарок: после Афгана никаких трупов. Сам же им, Олегу с Юркой, в баре не раз по пьянке изливался… Но… меняются времена, меняются обстоятельства. Не за себя пальну, за дядю-Федора, которого кончили по наводке Драгунского. Нав-в-водчик! И пусть не врет, что про Кораблестроителей не он сообщил – больше некому! Некому больше…
– Грюнберг?! – осенило меня. Пить надо меньше, надо меньше пить! Грюнберг усаживал нас в «тачку», нас с тезкой, – адресок выпытывал у Сандры: «Шеф, ты понял? До подъезда? До подъезда!».
– Грюнберг?! – я не спрашивал, я утверждал.
Олег облегченно затряс головой. Взятки гладки: и не назвал, а назвал.
– И Борюсика? – а ведь потирал Мишаня Грюнберг запястье тогда, в «Северной Пальмире». А я не сопоставил…
– И! – подтвердил Олег.
– За… – интонацией я вынуждал его «колоться» дальше, давая понять, что и сам знаю.
– За «Туборг», ага. За тот ящик.
– За ТОТ САМЫЙ ящик? – блефовал я. Какой ТОТ САМЫЙ?!
– Со стеклом… – подтвердил он.
– А машину зачем Борюсику спалили? Кто? Горцы? Те же самые? Которые Федора?..
– Которые… – подтвердил он. – Сам виноват. Он же не отдавал! Мы же ему объяснили: ошибка, да, но за стекло надо платить, даже если не знал. А он не хотел!
– Кто? Дядя-Федор?
– Почему дядя-Федор?! Борюсик… Они и подпалили машину, чтоб понял. И жену запросто тоже могли… А он, дурак, когда обнаружил, сразу выбросил! Испугался! К ментам побежал. Но наврал им – правду-то говорить себе дороже! Все- таки стекло!
– В «Туборге»? – с сомнением переспросил я, уже все поняв, но отказываясь верить.
– Д-да… Я сам Борюсику и продал. Ну… ящик перепутал. Я вообще ничего… Саша, клянусь тебе… вообще понятия не имел! Он… ну, этот… ну, он… (Никак Олежек не хотел вслух произносить Грюнберга!) строго-настрого предупредил, чтобы «Туборг» налево не уходил, только с его позволения. А я… Борюсик у меня выпросил… по тридцатке за банку. Я же не знал! А он… ну… он, говорит: «С тобой отдельно!». И Борюсика взялся обрабатывать, черных натравил… а Борюсик со страху, как обнаружил, выбросил. И тебя подставил! Это ведь он тебя подставил, Саша! Он, он, Борюсик! А я что? Меня самого в любой момент могут эти… Ну, эти… того…