Люблю тебя — сказала ты.
Люблю — ответил я.
Мы вместе навели мосты
Над тайной бытия.
Я жду, когда ты скажешь "да".
Уйдешь ты — я умру.
Мы будем вместе навсегда.
В нужде и на пиру.
Когда ты счастлива — я рад.
Ты плачешь — грустно мне.
Не надо мне иных наград,
Чем быть тебе нужней.
Леон не был поэтом. Но стал им. Когда Товарищ Первый поручил — написать песню, чтобы воодушевляла и вдохновляла. Оказалось — стихи пишутся точно так же: слова приходят сами, надо лишь вызвать их и услышать. Так родилась знаменитая "Вставайте товарищи — хватит терпеть!", за ней последовали другие. Разлетаясь со страниц их газеты, эти стихи становились песнями; с ними шли под красными знаменами восставшие пролетарии на митингах, четыре года назад они звучали на залитых кровью баррикадах, в ту кровавую неделю декабря. Наверное, полиция бы дорого дала, чтобы выследить автора этих пламенных стихов. Все думали, что он из рабочих, и даже спорили, кто — металлист, шахтер или оружейник, из Питера, с Каменного Пояса, из Дагона или Гель-Гью. А из-под пера Леона легко выходили новые строки. Но у него так и не получилось — воспеть Свободу, с картины, которой он когда-то восхищался. Соединить в стихах революцию, и любовь — не мещанскую, а новую, свободную, которую встретишь однажды, и она пройдет отважно сквозь бурю, рядом с тобой. Хотя Леон, в своих попытках, понял вдруг: любовь сродни революции. Разница лишь в масштабах — отвечать за счастье всех, или за счастье одного, единственного, любимого человека. И достичь этого счастья, привести к нему — после трудной, или менее трудной, борьбы. Жизнь устроена справедливо — когда общее счастье складывается из таких счастий малых, и подразумевает их, как неотъемлемые части. И наоборот, жизнь несправедлива, неправедна — если ради абстрактного, всеобщего счастья уничтожает счастья малые. Или малое счастье одних делает несчастливыми других.
— После победы будем о том петь! — сказал Первый, когда Штрих однажды сказал о своих мечтах — про любовь свободных, сильных, торжествующих! А пока — рано еще: о деле надо думать!
Так шли дни за днями, неделя за неделей. Они встречались, и он провожал ее до дома, по пути они вели изысканную беседу — укрывшись от ненастья одним зонтом. Обычно они расставались у ее дверей, пару раз лишь она позволяла ему подняться к себе, помочь расставить купленные книги. Затем Леон уходил — радостный, что завтра они встретятся снова. Днем он отдавал себя будущей революции. Вечером — спешил увидеть Зеллу. А ночью — вдохновленный, садился за стол, и брал перо. Под утро засыпал, иногда прямо у стола. Спал до полудня. Дальше — все начиналось снова, как по кругу.