Миша стоял у самого стекла, и когда выдыхал воздух, вокруг его носа на стекле вырастали два больших туманных круга. Он рисовал на них пальцем, но круги быстро таяли, и рисунок исчезал вместе с ними. Он снова набирал полный нос запахов и снова выдыхал. И опять все запахи превращались в два туманных круга, и тогда старые рисунки счастливо проступали сквозь эти новые круги… Потому что в запахах хранится всё.
Может, и не случайно Мусе Дворецкой пришла в голову мысль о пограничной овчарке. Миша внюхивался во всё, причём не только в предметы, но и во времена года, в районы города, отдельно в улицы и отдельно в квартиры. Например, у бабушки в Воронеже у квартиры был свой запах и у самой бабушки тоже — и эти запахи не совпадали. И у Мишиной квартиры был свой общий запах, но каждый предмет в ней пах по-своему. Папина одежда — табачно-металлическая, книжная этажерка — душно-старая, мамин халат — поцелуйно-плакательный.
Старый шкаф, у которого Мишу обычно ставили в угол, пах сухим деревом и старым лаком, и Мише нравилось стоять в углу, нюхать дверцу и разглядывать узоры, проделанные в ней шашелем. На этих узорах, так же, как и на обоях, при желании можно было увидеть бородатые или усатые рожи, женские профили, одноухого зайца и танк. Только на дверце, в отличие от обоев, все изображения были рельефными и по ним можно было водить пальцем, как бы самостоятельно рисуя. Прибавьте к этому музейный запах шкафа, и сразу станет ясно, что стоять именно в этом углу значительно интересней, чем просто у стены, где, хоть и висит какая-то картина, но всегда одинаковая и непонятная: какие-то люди лежат и стоят в лодках.
Кроме того, внутри шкафа был праздничный нафталинный запах, и одна из ближайших задач Миши была забраться вовнутрь при первой же возможности, закрыться и нанюхаться вволю.
Но даже всего одна, малюсенькая в общем-то, комната, в которой проживала Мишина семья, имела две основные зоны запахов: до «перестенка» и за «перестенком». «Перестенок» — так называли перегородку (простенок) взрослые — делил комнату на жилую и сантехническую зоны. За перестенком — а это примерно треть комнаты — помещалась печь, кухонный стол, на нём примус и ведро с водой, под столом, естественно, — помойное и мусорное вёдра, в стене — ниша с вешалкой, а под вешалкой — Мишин горшок. То есть представление о запахах этой зоны не должно концентрироваться на помойных вёдрах и горшке — тут уж меры принимались категорические. Но продукты, кулинарные запахи, керосин или зола делали своё общее дело, в котором скромное участие Мишиного горшка выделялось не более капли в море. И хотя перестенок не доходил до потолка — так освещалась эта своеобразная кухня — запахи оттуда каким-то чудесным образом не проникали в спальню-гостиную, и здесь, вне горшков и кастрюль, пахло смесью улицы, курева и маминых духов.