Из большого старинного кожаного кресла вместо возвышавшейся здесь прежде головы Ягоды торчал крохотный маленький отросток – голова карлика. Сам карлик вел себя странно…
В это время по Москве развесили бесчисленные плакаты. Гигант Ежов в огромных «стальных рукавицах» душил многоголовую гидру с лицами Троцкого, Зиновьева, Каменева и других. Наши восточные поэты славили его, называли «батыром». И, видно, поэтому он постепенно преобразился. Сидя за огромным столом, он все время поводил несуществующими могучими плечами, впалая жалкая грудка была напряженно расправлена. Притом он не был комичен. Тщедушный выродок выглядел страшно. Все дело было в глазах… Когда-то добрые, угодливые голубые глаза теперь горели фанатичной яростью. Коба точно выбрал человека. От постоянного кровавого решения тысяч человеческих судеб жалкий карлик поверил в свою миссию и обезумел.
Я сразу перешел к сути.
– Вчера у вас была…
Он хихикнул:
– Не вчера, уже сегодня… она ушла утром…
– Она позвонила своему куратору, сказала, что никакого результата встреча не дала.
– Ну, это она преуменьшила, кой-какой результат у нас с ней был, – опять хихикнул карлик.
Он стал безумен и в похоти тоже… Кровь и похоть – они, видно, вместе.
– Все по-прежнему арестованы, – сухо заметил я. – Если все так останется, это будет удар по нашей сети в Париже.
– Все так и останется.
– И вы ничего не предпримете?
– Могу только тебя арестовать, чтобы побольше узнать о твоих связях с этой международной блядью. Жаль, что личных друзей товарища Сталина нельзя трогать без его указаний. Надеюсь, они скоро появятся. – Он глядел на меня сумасшедшими глазами. – Что же касается этой шпионки – пусть благодарит, что её выпустили обратно…
Вернувшись в свой кабинет, я попросил куратора немедленно позвонить Гучковой в «Метрополь» и порекомендовать уехать в Париж.
Но в «Метрополе» сообщили, что госпожа Гучкова еще утром покинула гостиницу.
Она оказалась умной и последовала «настойчивому совету».
На следующий день я зашел в общежитие Коминтерна к своему агенту Леопольду Т. Общежитие по-прежнему являлось Вавилоном, где жили партийные активисты из множества стран. Среди них были несколько моих агентов Я боялся потерять самых ценных и решил побыстрее отправить Леопольда Т. в Женеву, покуда его не взяли.
Я застал его в совершенном безумии. Он сказал: «Третью неделю не сплю. И семья не спит. Ровно в три приезжают – брать. Появляется за окном свет автомобильных фар. Мы всем общежитием стоим у окон и ждем: кого на этот раз? У какого подъезда остановится машина? Только поняв, что пронесло, ложимся спать счастливые… да, счастливые! Спокойные и счастливые… до следующего вечера! Но, объясните, Фудзи, почему? Почему все это? Зачем все это?»