Она даже читала лекции в нашей разведшколе. Моих лубянских начальников она приручала по-своему – в постели, во время приездов в СССР.
В эти дни бесконечных арестов она в очередной раз приехала в Москву. Захотела увидеться со своими парижскими знакомыми. И пришла в ужас – они все были арестованы. Она позвонила своему куратору, он перезвонил мне, рассказал, как она кричала в трубку: «Арестовали двадцать человек! Это вызовет панику среди наших друзей в Париже. Это конец Евразийского движения! Это люди, которых я уговорила вернуться в СССР!..» Назвала фамилии.
Он повторил их мне. Среди них – вернувшиеся в СССР муж и дочь моей давней знакомой, поэтессы. Бедная Н.!
Гучкова попросила немедленно вмешаться. Я велел куратору посоветовать ей самой пойти к Ежову. И объяснить, что Ежов – единственный, кто способен сейчас помочь. Я знал: Ежов на нее клюнул, как только ее увидел (он пришел на ее лекцию в разведшколу). У этого карлика, как у многих обделенных физически людей (Геббельса, к примеру), была неукротимая жажда обладать красивыми женщинами. Так они побеждали комплекс неполноценности…
Я сам позвонил Ежову с просьбой принять ее. Он не знал, что красавица была в это время беременна, у дамы уже появился здоровый живот. Карлик загорелся, назначил ей прийти ночью. (Коба работал теперь исключительно по ночам. Постепенно все наши учреждения перешли на ночной образ жизни, и все руководители стали «совами»).
На следующий день после встречи она позвонила куратору. Я слушал разговор по параллельной линии.
– Я пробыла у него до пяти утра, но, по-моему, тщетно.
– Всё тщетно? – спросил куратор.
Она прелестно засмеялась:
– Он едва достает мне до груди. Если прибавить мой тяжелый живот, боюсь, я раздавила бы вашего Ежова. Он это понял и отстал. Я сказала ему: «Если в Париже узнают о ваших арестах, это и будет концом нашего движения». Он держал мою руку в потной ладошке и гладил ногу своей крохотной ручкой… и еще кой-какие невинные безумства. Но пообещал освободить все двадцать человек, список я ему дала. Я ушла от него окрыленная. Только упала на кровать, как меня разбудил телефон. Мужской голос, не представившись, велел мне «завтра же уехать из России», если я хочу «снова увидеть свой Париж». Я спросила: «Как же быть с честным словом самого товарища Ежова?» Голос повторил приказание и повесил трубку. Посоветуйте, что мне делать?
Куратор обещал, что с Ежовым переговорят сегодня же. Надо было спасать сеть в Париже.
Генеральный комиссар госбезопасности, он же секретарь ЦК, он же глава Комиссии партконтроля, он же человек с незаконченным начальным образованием, Николай Иванович Ежов принял меня в одиннадцать вечера в бывшем кабинете Ягоды. Это был огромный кабинет с великолепным столом красного дерева (Ягода знал толк в антиквариате).