— Об этом не беспокойся, — сказал он. — Узнать они могут только от нас самих.
— Я могу сдуру сболтнуть!
Он должен был признать, во всяком случае, мысленно, что она вполне способна это сделать. Но вслух он сказал:
— Не сболтнешь.
Тем не менее эта возможность не укрепила его собственное чувство безопасности. Он мог себе представить, как она внезапно, под влиянием минуты, объявляет Чику:
— Должна признаться тебе, по пути из Охая мы с Роджером остановились в мотеле и переспали.
— У меня такое чувство, что я сделала что-то очень нехорошее, — сказала Лиз. — Как будто я предала моих сыновей, Чика, Эдну и всех остальных. А ты что чувствуешь?
— Я чувствую себя превосходно, — не стал кривить душой Роджер.
— Ты не сожалеешь об этом?
— Нет, — сказал он.
— Я тоже. — Лиз успокоилась и, прижавшись к нему, обняла его. И вдруг отпрянула. — Мы почти приехали. Это вон там, за телефонным столбом. А где наш «универсал»? — Она сразу насторожилась. — Его нет. И свет нигде не горит. Что-то случилось. Может, он нас искать поехал? Как ты думаешь? Боже мой, а вдруг он за нами следил, а? Такое возможно, он это может.
Роджер припарковал машину через улицу от дома Боннеров. Дом с темными окнами казался всеми покинутым.
— Пойдем вместе, — попросила Лиз, вцепившись в него. — Мне страшно. Не хочу быть одна, если что-нибудь случится.
Он открыл дверцу и помог Лиз выйти.
— Ничего мне не говори, — тихо сказала она. — И не смотри на меня — ну понимаешь. Не подавай никаких знаков. Понимаешь, да?
Закрыв машину, они перешел улицу. К двери ее дома была прикреплена записка, напечатанная на машинке. Лиз сорвала ее, потом достала из сумочки ключ, отперла замок и, открыв дверь, включила свет над крыльцом.
Прочтя записку, она чертыхнулась.
— Что там? — спросил он.
— Он у тебя. — Она со стоном отдала ему записку. — Что теперь? Боже, давай мы туда не поедем. Ты видишь, он хочет, чтобы ты привез меня туда. Но я не поеду. Я не хочу, чтобы меня увидела твоя жена. Ей достаточно будет посмотреть на меня, и она все поймет.
— Лучше все-таки съездить, — сказал он. — И тебе лучше поехать.
— А может, ты съездишь и скажешь им, что у меня голова разболелась или что-нибудь в этом духе?
Он подумал.
— Это может навести их на подозрения.
Лиз внезапно бросилась в дом. Откуда-то из его темных недр она впопыхах крикнула:
— Я приму ванну и переоденусь. Нет, ванну нельзя — эта штука должна простоять еще шесть часов как минимум. Но как бы то ни было, я переоденусь. Входи же! Как ты думаешь, стоит им позвонить? О, Господи, а вдруг он вернется, а ты — здесь, а я в спальне переодеваюсь… — тараторила она из спальни, уже сняв рубашку. — Что он подумает? Он убьет нас обоих — сначала меня. — Торопливо застегнув чистую рубашку, она вышла из комнаты: — Пойдем. Пошли отсюда. Если он нас застанет тут вместе, это будет конец.