Я взял билет и, со своим сыром, гордо промаршировал на платформу. Люди уважительно расступались по сторонам. Поезд был переполнен, и мне пришлось забираться в купе, где уже разместились семеро. Некий сварливый старый джентльмен стал возражать, но я все же забрался, положил сыр на сетку, с любезной улыбкой втиснулся на диван и сказал, что день выдался теплый.
Прошла пара секунд, и старый джентльмен начал ерзать.
— Что-то здесь душно, — сказал он.
— Просто задохнуться, — сказал господин напротив.
Тогда они оба стали принюхиваться. С третьего нюха дыхание у них отнялось, они поднялись и без дальнейших слов вышли. Затем поднялась тучная леди и, заявив, что изводить таким образом приличную замужнюю женщину просто постыдно, собрала чемодан, восемь пакетов и вышла.
Осталось четверо. Какое-то время они сидели, пока внушительный джентльмен в углу (который, судя по костюму и общему виду, принадлежал к мастерам похоронного дела) не сообщил, что это наводит его на мысль о мертвом ребенке. Тогда трое других попытались выйти все сразу и ушиблись в дверях.
Я улыбнулся черному джентльмену и сказал, что, похоже, купе нам досталось двоим; он засмеялся, отметив, что некоторые делают из мухи слона. Но даже он стал приходить в загадочное уныние, когда мы тронулись, и я, уже около Крю, предложил сходить выпить. Он согласился, и мы протолкались в буфет, где в продолжение четверти часа вопили, топали, махали зонтиками, после чего, наконец, объявилась молодая особа и спросила, не надо ли нам случайно чего.
— Вам что? — спросил я, обернувшись к другу.
— Прошу вас, мисс, на полкроны чистого бренди, — отвечал он.
И, выпив свой бренди, он тихонько перебрался в другое купе, что с его стороны было просто уже бесчестно.
За Крю я располагал купе целиком, хотя в поезде было битком. Когда мы останавливались на станциях, народ, увидев мое пустое купе, ломился в него. «Ну-ка, Мария, сюда, сюда! Тут полно места!», «Ага, Том, давай-ка, давай, шевелись!» — кричали они. И они бежали, с тяжелыми сумками, и дрались у дверей, чтобы забраться первыми. И кто-нибудь открывал дверь, и залезал на подножку, и падал в объятия стоящего за спиной. И все они врывались, нюхали, выползали и протискивались в другие купе (или доплачивали и ехали первым классом).
С Юстонского вокзала я отвез сыр домой к приятелю. Его жена, войдя в комнату, с минуту принюхивалась. Потом сказала:
— Что это? Не скрывайте, не скрывайте от меня ничего.
Я сказал:
— Это сыр. Том купил его в Ливерпуле и попросил привезти с собой.
И я добавил, что, надеюсь, она понимает, что я здесь совсем ни при чем. Она сказала, что в этом уверена, но с Томом, когда он вернется, на этот счет еще побеседует.