– Альберт.
– Григорий.
– А я Лиля.
В зеркальце она поймала взгляд таксиста. Выражение его не соответствовало индифферентно ласковому тону. Глубоко посаженные, скрытые кустистыми бровями глаза смотрели с надеждой – тревожно и радостно.
Это был действительно славный домик – двухэтажный, окруженный высоким забором. Хозяин долго возился, открывая мудрено запертые ворота. Было ему, видно, от кого хорониться...
– Окошки светятся, Аленушка не спит, – бормотал Иваныч, заводя машину во двор. – Обрадуется гостям, певунья моя, соловушка...
В доме и правда пели – полудетский голосок выводил старательно и верно прелестный романс о душистых гроздьях белой акации. На мгновение ослепнув от яркого света, Лиля вошла в большую комнату. Там было прохладно и пахло по-особенному, как пахнет в опрятных домах, где только что вымыли полы. Есть в этом запахе свежесть и смолистый привкус, обещание нежного попечения, радость легких каждодневных хлопот и простое, ничем незамутненное счастье. Девушка, внучка Аленушка, только что разогнулась от ведерка с мыльной водой. Румяное, чуть обветренное личико, вздернутый носик, простонародно-ясные глаза, светлые волосы... Крепенькой красной ладошкой отвела она с лица выбившуюся прядь, и тут же все стало ясно, и понятно, и светло. Нинуля! Нинуля растерянно улыбалась навстречу неожиданным гостям, навстречу Лиле, но в улыбке ее не было проблеска узнавания, и ответная Лилина улыбка увяла, толком не успев расцвести. Может, и не Нина это вовсе? Просто очень похожая на нее девушка?
– Что ж ты, Аленушка, полы на ночь затеяла мыть?
– Не спалось мне, отец, тебя ждала, – просто ответила девушка, подхватывая с пола отжатую тряпицу. – Как знала, что с гостями придешь.
– Постояльцы, верно, – поддакнул Иваныч. – Комнатки-то у нас как?
– Постели только застелить. Вы, верно, помыться с дороги хотите? Ванная там.
– Я первый! – сориентировался Альберт. – Вы проводите меня, прекрасная леди? А то в коридоре темно, я боюсь темноты...
– Я провожу, – строго заявил старец. – Да вот и из ведерка, кстати, выплесну. Идем, Адольф. Сумочку-то здесь оставь, никто небось не покорыствуется...
– Альберт меня зовут!
Дубов весело хмыкнул, и Лиля строго на него посмотрела.
В отведенной ей комнатке она быстро переоделась, между делом осматриваясь. Целомудренно узкая тахта, пестрый коврик на полу, ветка дерева, то ли персикового, то ли вишневого, стучит в оконное стекло. Над постелью – репродукция «Богатырей» Васнецова. В родительском доме, в кабинете отца, висела такая же. Лиля смутно помнила, как боялась она огненного, живого глаза коня Ильи Муромца. Но сейчас Бурушка казался совсем нестрашным. Он сильный, грозный, но смирный и покладистый конь. А богатыри-то! Как славно и странно взглянуть на них незамыленным взглядом и в одну секунду постичь строгую доброту их, неколебимую мощь и надежность! Как похож Шустов на Алешу Поповича – такие же хитрые глаза и тонкие усики! А Дубов пусть как будто Добрыня, взгляд у него такой же внимательный. Только кто ж будет за Илью Муромца, за старшего, самого могучего?