«Матерь небесная… Ты, все видящая и ведающая…»— беззвучно молился Юргис. Куда же это подевались его спутники? Незадолго до этого они, подгоняя коней, направились вдоль рва вверх по склону. Хотели найти кого-нибудь из местных и разузнать, какие вихри пронеслись над этим краем. О таких жестоких делах живущие по соседству что-нибудь да знают. Даже черная смерть хоть и может нагрянуть исподтишка, однако продвижение ее не остается скрытным. Хотя бы потому, что стонет под нею земля.
Юргис освободил замученного от веревок и цепей. Могилу для покойного придется вырыть самому. Ножом, суком или голыми руками, но он выроет.
Беда вот только с муравьями. Множество коричневых мурашей, кажется, и не собираются покинуть недогрызенные кости. Муравьи липнут к ногам Юргиса, заползают в онучи, лезут за шиворот… Отойдя в сторонку, он положил на траву нож, шапку и стал вытряхивать кафтан.
И внезапно оказался в плену.
Нежданно-негаданно на него набросились, как на угодившего в лесную ловушку медведя. Четверо крепких молодцев в одежде латгальских дружинников: в широких подпоясанных рубахах, толстых портах, шапках с меховой опушкой, с перехваченными шнурами крест-накрест икрами ног.
— Ты пленник правителя Катеградского замка! — И горла Юргиса коснулось лезвие меча.
— Куда девались та, что были с тобой? — Другое острие, словно оса, ужалило, кольнуло в затылок.
— Ускакали туда, откуда пришли.
— Куда?
— За дружиной, — соврал Юргис.
— За какой?
— Ускакали в Полоцк за дружиной, чтобы отплатить за бесчестное обращение со служителем церкви.
— Придержи язык! Вязать его!..
* * *
Юргис стоял в углу просторной комнаты под охраной молодцев из дружины. В тревожном ожидании глядел он на пировавших катеградцев. Те восседали за широким, что твой ток, столом: правитель Катеградского замка с семьей, родней, головорезами из дружины и оравой новых товарищей (или повелителей?) — тевтонскими рыцарями, белоголовыми горлопанами в панцирях и черных суконных камзолах с фестонными воротниками и манжетами. Чтобы дотянуться до съестного или до полного кубка, они вскакивали на ноги, и тогда становились видны рукояти висевших на поясе тяжелого меча и кинжала. Хотя у добрых людей не принято брать за трапезный стол оружие. Среди них был и монах с носом, как клюв ворона, в черной, с широкими рукавами долгополой рясе, с висевшим на груди католическим крестом.
Угощаясь, сидевшие рвали зубами жареные бычьи окорока, свиные бока, мясо лесных косуль и птиц. Сочные, истекающие жиром куски подносили ко рту одной, а то и обеими руками. Черпали деревянными черпаками сметанную и медовую подливу, наливали из долбленых, с резьбой и блестящими накладками жбанов бурый хмельной напиток сколько кому хотелось. Не пропускали, когда бородатый правитель поднимал свой полный кубок — из человеческого черепа с выровненными краями.