Однако и ров с костями был не самым страшным здесь. Притянутый к столбу веревками и цепями, предстал перед ними покрытый муравьями человек, вернее останки его. Обгрызенные лисами, вороньем, другими трупоедами кости и сухожилия, полуоголенный череп с оскаленными зубами. Оскаленными, казалось, в смертной муке.
Словно ручейки воды после проливня, по оголенным костям рук, ног, лица замученного вверх-вниз сновали муравьи. На диво работящие рыхлители земли, уборщики отбросов. Не раз видел Юргис, как быстро объедают они брошенную в муравейник гадюку, которая одним лишь укусом своих зубов убивает и сильного человека, и разъяренного быка. Но крохи-муравьи одолееют гадюку… Не пройдет и время между двумя петушиными криками, а от змеи, что длиннее пояса, остается разве что цепочка позвонков. И ее зароют муравьи в свое обиталище, скроют под аккуратным покровом опавшей хвои.
Взгляд Юргиса упал на бедренные кости замученного. Степа не ошибался: их охватывал не совсем еще истлевший пояс. Клочья ткани, на которых держались медные завитки и петельки. И висела гладкая костяная палочка, острая с одного конца, плоская — с другого.
«Писальце! Орудие для церковных и торговых записей, для запечатления мыслей и заветов врачевателей и мудрецов, людей далеких стран и древних времен». Такие писальца Юргис видел в скриптории Полоцкого монастыря, туда их привозили путешественники из южных земель, письменные люди великого Царьграда. С помощью писальца и навощенной дощечки, стирая неправильное, заглаживая воск плоским концом палочки, писали, как слышал Юргис, мудрые греческие и римские книжники. Были и в Полоцке вельможи, похвалявшиеся римскими писальцами, носившие их, словно драгоценность, на цепочке — на груди или у пояса. Так же гордились они богатым оружием, недоступным для пахаря или пастуха, дорогими тканями, украшениями и посудой работы заморских мастеров.
Да, писальце на поясе съеденного зверем и муравьями человека говорило: человек этот был обучен искусству письма. Кто же мог это быть в Категраде? Не книжник ли? Многое ведавший и ставший бревном в глазу у тех, кто обладал кровожадностью волков и повадками песиголовцев.
Иного быть не могло: тут расправились с катеградским книжником. Недаром на принесенном Степой обломке посоха среди вырезанных непонятных знаков уместились и четыре славянские буквы: КТГР. Они могли означать «Катеград», потому что русские книжники в надписях нередко опускают гласные звуки слова.
Озабоченный стоял Юргис у источенного муравьями скелета, прикидывая, как бы похоронить его. Латгальские законы были для Юргиса святы: плоть ушедшего из жизни надо вернуть Хозяйке Земли; кем бы ни был умерший, его следует зарыть в землю, как если бы он скончался на руках близких. Мужчину — головой на восход, женщину — на закат. Или же его надо сжечь на погребальном костре, если покойный принадлежал к племени вотяков.