— Как и всегда, перед тем как вы, леди и джентльмены, начнете играть с великим турком, — последовал новый жест в сторону деревянного шахматиста, — я с гордостью продемонстрирую вам внутреннюю часть моего аппарата, дабы вы убедились лично, что никакого подвоха, никакого шахматного гения внутри нет, а только турецкий гений снаружи.
Он начал поочередно открывать ящички и дверцы, показывая какие-то бесчисленные шестеренки, колесики, шкивы, рычаги и ремни, которые приводили в действие куклу. Действительно, внутренность сундучка была так плотно забита, что оставалось непонятным, как можно туда вместить человека, пусть даже и карлика.
А потом началась игра.
И это было поразительно. Странно. Нет, даже страшно.
Первым вызов принял хорошо одетый джентльмен, который сел перед автоматом так, чтобы не заслонять его от публики, и турок сделал первый ход.
В тишине было хорошо слышно, как работает машина, как вращаются все те шестеренки и ремни, которые мы только что наблюдали. За несколько минут все было кончено. Выиграв партию, турок победоносно помотал головой, самодовольно оглядел публику и вновь застыл. Застыл и хорошо одетый джентльмен, с недоумением вглядываясь в позицию, а в наступившей тишине раздался громкий смех красавицы Натали.
Мои расходы возвращала редакция, и потому, несмотря на то что билеты в балаган стоили недешево, мне удалось сводить на это потрясающее представление и Вирджинию. Она была поражена не меньше меня, даже больше. Оно и понятно, она и в шахматы-то толком играть не умела, мне пришлось объяснить ей, в чем суть этой великолепной игры.
Теперь мы ходили вдвоем почти на каждое представление. Вирджиния смеялась и хлопала в ладоши, наслаждаясь безусловными и однозначными победами деревянного турка, а я наслаждался тем, как радуется моя девочка, и постоянно размышлял, в чем же секрет этого надувательства.
В том, что это надувательство, я не сомневался.
Сценарий представления всегда был один и тот же: на сцену вывозили аппарат, Мельцель представлял жену и отправлял ее в зал, демонстрировал машинные потроха, расставлял фигуры и вызывал желающих сразиться. Желающих было много, кое-кто подходил не по разу, но неизбежно проигрывал кукле в тюрбане.
И это было непонятно.
По ночам, когда моя девочка засыпала, переполненная впечатлениями от представления и умиротворенная страстной любовью, я отправлялся в другую комнату, наливал себе стаканчик-другой кукурузного самогона и размышлял. Не может быть, чтобы автомат обыгрывал любого игрока, просто не может быть. Шахматы — не самая простая игра, не может быть, чтобы шестеренки и рычаги могли просчитывать все варианты, я уж не говорю про то, чтобы думать на несколько ходов вперед, ведь именно этим и отличается мозг шахматиста от обычной механики. Человек может рассчитать и предвидеть варианты событий, машина может только рассчитать.