В один из вечеров Лида, беседуя с Павлом, сказала ему:
— Павел, я очень рада и благословенным собраниям, проходящим среди нас, и встрече со всеми вами, и пробуждению среди вас; но вот смотрю на вас всех, особенно на тебя, и удивляюсь, а как же вы могли так охладеть, что даже не молились вместе и не имели общения? Неужели мой приезд послужил началом вашего оживления? Это же просто стыдно! А мы там ждем вас, как великанов веры, ведь Господь не напрасно поместил вас в это горнило испытания. Я даже не знаю, какого были бы мнения о вас верующие, встретив вас, действительно, расслабленными. Ведь вы все — проповедники, и мой муж в том числе, а я вот, его до сих пор не узнаю: он же совсем не такой, каким был до уз. Конечно, пусть Бог простит меня, я, может быть, и дерзко говорю, но ведь ты-то уж, свой. Не понимаю, как можно так меняться?…
— Лида, дорогая сестра моя, — начал Павел, — слова твои истинны и не требуют никаких исправлений. Ведь я годы сам ужасно мучился, чувствуя, как опускаюсь все ниже. Я так терзался душой о своей скудости. Молил Бога, чтобы Он за любую жертву оживил меня, но один Он только знает, что все мои усилия были тщетными, вот до этого случая, когда я увидел Библию, а в ней и Бога — Отца. Но ведь, сестра милая, и мучения были ужасны, мы же малые единицы, кто остались, чудом Божьим, живы, ты пойми это. Вот до этих переживаний я, может быть, так же, вместе с тобой, осудил бы, подобных мне, но теперь боюсь, боюсь. Потому что сам был осужден на смерть не раз, но вот, видишь — оживил Господь — слава Ему!
— А что же, нам там тоже было нелегко днями и ночами лить слезы о вас!
Владыкин заметил, что Лида как-то не в настроении или что другое у нее, но глаза ее горели не тем огоньком, какой он видел в первый раз.
— Лида, сестра моя, ведь я и сейчас готов на любую жертву или казнь за мое охлаждение, лишь бы Он помиловал, но Господь ничего с меня не взял, а упал на шею мне, как я прочитал у евангелиста Луки, снял с меня духовные лохмотья да одел в одежду веселья. Да, неужели я должен теперь сетовать, как в прошлом. Помилуй и ты нас, сестра дорогая, — умолял ее Павел.
— Да, я-то ничего, но… да, ладно, я уж, видно, надоела тебе со своими обличениями, — остановилась она.
Павел посмотрел на нее с какой-то затаенной грустью, потом, помолчав, сказал:
— Лида, я хотел воздержаться, но не могу, побуждает меня Дух Святой сказать тебе, ты побольше молись Богу, потому что я боюсь за тебя, чтобы там, где поднялся я и братья мои — не упала ты, помилуй Бог — и не поднимешься.