— Ну, знаешь что, Павлуха, ты молод учить меня, я сам знаю, что мне надо делать, — резко заметил Кухтин, — ты лучше расскажи, как там мать живет, да сам, где обитаешь?
Павел умолк; долго молчали и другие. Только хозяин старательно, но, как видно, бессознательно теребил свою бороду. Наконец, Владыкин очень коротко рассказал о своем прожитом, начиная от последней разлуки с отцом и кончая встречей теперь, с мамой и бабушкой. Закончил рассказ просьбой: не может ли старец поделиться духовной пищей — Библией, Евангелием, журналами, духовными книгами.
Кухтин вначале отказал, но потом вышел и принес большую стопку духовной литературы, среди которой была и Библия. Павел отблагодарил его, тщательно упаковал и сложил все в чемодан.
Федосеев, видя, что беседа становится все более натянутой, предложил закончить ее. Никто на это не возразил, только сам хозяин, извиняясь за невнимательность, спросил: не пожелают ли гости распить по чашке чая. Николай Георгиевич отказался и стал торопиться к выходу, приглашая за собой своего спутника, но Кухтин просил Павла остаться, мотивируя тем, что не все ли равно, где ему ночевать.
Владыкин подчеркнул, что для него это не все равно, но согласился остаться и, условившись с Федосеевым о завтрашней встрече, проводил его. Оставшись наедине, Павел решил продолжить прерванный разговор с Кухтиным:
— Николай Васильевич! Хоть ты и оборвал меня, но я не успокоюсь, пока не выполню всего, что лежит у меня на сердце. Ты почему так неохотно рассказываешь мне о своей жизни, тем более, что я молод, а где же мне учиться, как не от проживших жизнь старцев? Библия не скрывает ничего: ни худого, ни хорошего — повествуя о великих праведниках Божьих. Честный служитель так же не может прятать себя, так как он горит свечей на подсвечнике в служении своем, и живет на вершине горы, — так говорит Христос!
— Так ты что, — прервал его собеседник, — считаешь меня нечестным служителем? А почему я тебе должен доложить обо всем? Ты кто такой? — со свойственной обидчивостью, воспламенился Кухтин.
— Кто я такой? Отвечу, — начал Павел — с детства до юности ты знал, кто такие я и мой отец; теперь я изгнанник за истину Божию и обитатель Крайнего Севера. А почему ты должен мне все о себе рассказать? Потому что мы с тобой, прежде всего, члены одного Тела; во-вторых, я не хочу считать тебя нечестным служителем, поэтому и ответь мне: честно ли ты расставался со своей общиной на Кавказе? И почему ты здесь не несешь никакого служения, честно ли это?
— Ты мне скажи, ты что… — раздраженно начал Кухтин, — судить меня собираешься? Ты что, следствие наводишь?… Почему это я нечестно расстался с Кавказом? Что я ограбил что ли кого, или кому должен остался?… Почему я здесь живу нечестно? Слава Богу, до сих пор еще своими руками хлеб добываю, еще и семью кормлю и не прошу ни у кого, Христа ради; а что не проповедую, так здесь и без меня полно — кафедру не поделят между собой; и вообще, ты напрасно со мной этот разговор затеял, не нам судить друг друга, не тем более, тебе меня. Поэтому оставь… У меня и без того горя хватает, дети, вот, покоя не дают. Мало того, что ордой объедают старика, еще и внучат понаведут, не знаешь, куда деваться, еще и денег требуют; а тут, вот, старухе ногу отрезали… Понял?… Ничего я тебе не отвечу больше, — закончил он, отвернувшись в окно.