. Более скупо хвалил Иван Рукавишников, отмечая формальные достиженья. Звучали мнения: «Лучшая поэтесса СССР». «Не утончение, а уточнение», — отзывался привередливый критик Георгий Оболдуев. Ядовитый Иван Аксёнов находил в Мониной доказанное своеобразие. «Лучшее, что в Вас есть — импрессионизм!» — восклицал Пастернак. Такой период был, когда она писала «Crescendo жизнеконцерта». На вечерах Георгия Оболдуева она имела неизменный успех — личный и творческий. Говорил Иван Пулькин
>[235]: «Теплых слов в русской поэзии много, но эта теплота совсем особенная». Похвалы, радуя, не кружили голову поэтессе. Требовательна к себе она была неизменно.
Но требовательна была и жизнь. Родительское благосостоянье рухнуло, а зарабатывать Варя была малоспособна. Кое-кто находил оправданье ее бездействию в лермонтовском четверостишии:
«Творец из лучшего эфира
Соткал живые струны их,
Они не созданы для мира.
Как мир не создан был для них»
>[236].
Но увы! Страшноват быт «лучших душ» тяжелой запущенностью, упорной беспомощностью. Неоднократно, но мельком служила в каких-то возникающих учреждениях, в каких-то неопределенных должностях. Тогда было общее явленье — служить неопределенно. Серьезно она работала впоследствии в Антирелигиозном музее недолгий срок. Когда в дальнейшем встал вопрос об оформлении инвалидности, достаточного рабочего стажа не оказалось.
И все же — Сергей Бобров.
В юности Варя писала:
«Но не умру на этом торге
За поцелуй, за страсть, за брак,
За то, что все зовут восторгом,
А я не назову никак».
Она умерла на этом торге. После гибели синеглазого жениха — границы безумия, боли, болезни — ей устроили поездку в санаторий на озеро Сенеж. Там и произошла встреча, определившая дальнейшую судьбу Варвары Александровны. Что это было с ее стороны? Ведь она тогда «и башмаков еще не износила»… Инстинкт самосохраненья, требующий лекарства — какого угодно, но избавляющего от гибельной опустошенности. Бобров подкупил ее и талантливостью, и своей манерой «забавной сказочки», остроумными словечками, приемами опытного сластолюбца, жалобами на душевное одиночество и непонятость. (Хорошо действующее средство.) Несмотря на все отрицательные стороны этой связи, мужем Варвары Мониной за всю ее 48-летнюю жизнь Бобров был единственным.
«Я из рода бедных Азров,
Полюбив, мы умираем»
>[237].
Для Боброва Варенька (Вабик в лучшие минуты) была романом в ряду других, происходящих одновременно. Решето полно только в ту минуту, когда в него хлынет полное ведро воды. Да, человек, отдавший свою полноту, не так легко ее заменяет. Тем более она — остро-нервно-восприимчивая. Дальше был уход из родительского дома и возвращенье с зачатым ребенком. Был развод Боброва с первой женой и оформление брака с Варей, потом развод и с ней; были его постоянные измены, постоянное пренебреженье, отказы от всякой помощи, заходы на ночь и уходы на год, вторая дочь, нищета, благотворительность окружающих, одиночество, отчаянье.