с гитарным наигрышем, поэтические молодчики Щепотев
>[343], Попов, художник Николай Синезубов, некая дикая, испуганная женщина нелитературного полета, слепой писатель с двумя женами, поэт Богаевский, издавший книжечку стихов, писатель Давид Хаит с велосипедом и безропотной женой.
Нас в палате 4. Ленинградский критик Юдифь Райтлер, из рода опытных женщин, изящная опереточная Нина Синезубьева, наивно-откровенная Аня Земная, из тех, кого волочит физиология, но не без искры дарования, и я.
Мы жили дружно. Я увлекалась игрой в городки и крокет. Любила капризный ручеек Вертушинку, который змеино извивался, а в разливах и ливнях превращался в малый Терек. В лесу мы открыли барсучью нору. Всё нормально, по-домотдыховски.
На этом фоне вырисовался Алексей Петров (В дальнейшем он прицепил себе шлейф «Петров-Дубровский», чтобы отличаться от сонмища Петровых.) В 30 лет он казался пострадавшим от времени, плешеватый, истощенно-худой. Высокий, стремительный, с экстравагантными выходками, он отличался также познаньями, памятью, капризным и тонким литературным вкусом. Он был тогда автором романа «Счастье Горелкина». (Прекрасно описанный кругооборот паденья и погибели человека взыскующего и дерзающего.)
Алексей Архипович Петров — сын крестьянки и столоначальника управления Казанской жел[езной] дороги. Сестра Софья. Интеллектуальной квалификацией обязан только себе. Кончил реальное училище. Со школьной скамьи сохранил дружбу с известным архитектором А. И. Венедиктовым >[344]. Другим другом его до смертного одра был литератор В. И. Мозалевский >[345]. При всей своей падшей неуравновешенности и самозабвенном алкоголизме Алексей Петров дорогу своему творчеству всё же проложил.
Лев Кассиль был его сопроводителем в приемной комиссии Союза писателей, опиравшимся на целую стопу трудов Алексея Петрова. В большинстве случаев это были переводы с немецкого, серьезные и разнообразные. Из собственных трудов следует назвать «Дюрера» и «Рембрандта» >[346], напечатанных в Детгизе. Детгиз автора любил и многое прощал.
Алексей Архипович был шизофреником, из рода тех тоскующих принцев, которые ранят женское сердце болью, печалью, желаньем спасти нежное, гибнущее существо. Таких мутных, подбитых ангелов немало в мире искусства. Они увлекают душу тонкостью, остротой восприятия, очень требовательны в оценке вещей одушевленных и неодушевленных, но вовлекают доверившихся в уличные скандалы, на дно жизни и не берут на себя никакой ответственности.
В Малеевке он врывался ночью в нашу палату, чтобы положить на меня, спящую, березовую ветку. В Москве, зная, что я на работе, врывался на второй этаж к почтенной старой даме и объявлял ей, что он жених ее дочери. Это значило, что ему необходимо было меня видеть. Прыгал с улицы в мое раскрытое окно. Шторки шевелились, сквозь них проглядывалась голова. Имел обыкновение писать, где попало — на стене, на книге — свои текущие замечанья.