Пуаро повернулся к дворецкому.
— Вы можете описать мне этого молодого человека, мой славный Паркер?
— Светлые волосы, низкого роста, очень опрятный синий костюм из саржи. Очень приличный молодой человек для своей должности.
Пуаро повернулся ко мне.
— Человек, которого вы встретили за воротами, был высоким, не так ли?
— Да. Я бы сказал… где-то около шести футов.
— Тогда не подходит, — заявил бельгиец. — Благодарю вас, Паркер.
Дворецкий обратился к Реймонду.
— Только что приехал мистер Хэммонд, сэр! Он спрашивает, не может ли он быть чем-нибудь полезен, он был бы рад поговорить с вами.
— Я сейчас к нему выйду, — поспешно сказал молодой человек и вышел.
Пуаро вопросительно посмотрел на начальника полиции.
— Адвокат семьи, месье Пуаро, — объяснил тот.
— Занятный молодой человек этот мистер Реймонд, — пробормотал Пуаро. — У него вид очень умного человека.
— Я думаю, что мистер Экройд считал его очень способным секретарем.
— Сколько он здесь служит?
— Полагаю, как раз два года.
— Свои обязанности он выполняет педантично. В этом я уверен. А как он развлекается? Он увлекается le sport?[4]
— У личных секретарей для подобных занятий не хватает времени, — сказал полковник Мэлроуз, улыбаясь. — Полагаю, что он играет в гольф. А летом — в теннис.
— Он не посещает скаковые круги… я имею в виду лошадиные гонки?
— Конные скачки? Нет, не думаю, что он интересуется скачками.
Пуаро кивнул и, казалось, утратил к этому интерес. Медленным взглядом он обвел весь кабинет.
— Что ж, пожалуй, я увидел все, что здесь можно было увидеть.
Я посмотрел вокруг тоже.
— Если бы эти стены могли говорить…
Пуаро покачал головой.
— Говорить мало, — сказал он. — Им бы иметь глаза и уши. Но не думайте, что эти неживые предметы, — он коснулся рукой верха книжного шкафа, — всегда молчат. Мне они иногда говорят — эти кресла, столы. У них есть свой язык!
Он повернулся и пошел к двери.
— Какой язык? — крикнул я. — Что они вам сегодня сказали?
Он посмотрел через плечо и лукаво поднял бровь.
— Открытое окно, — сказал он. — Замкнутая дверь. Кресло, которое, по-видимому, передвинулось само. Всем трем я говорю «почему?» и не нахожу ответа.
Он вскинул голову, выпятил грудь и стоял, глядя на нас горящими глазами. Исполненный собственного достоинства, он выглядел удивительно нелепо. И в голову мне вдруг пришла мысль, а был ли он на самом деле хорошим детективом. Не была ли его огромная слава построена просто на нескольких счастливых случаях?
И по тому, как нахмурился полковник Мэлроуз, я понял, что и он, должно быть, подумал нечто подобное.