Блант удивленно посмотрел на нее.
— Это для вас так важно?
— Так важно для меня! Это для меня все — свобода, жизнь! Не будет больше расчетов, выкраивания, лжи…
— Лжи? — резко перебил ее Блант.
Флора, казалось, на минуту растерялась.
— Вы знаете, что я имею в виду, — сказала она неуверенно. — Притворяться быть благодарной за всt эти противные подачки, которые дают вам богатые родственники. Прошлогодние пальто, юбки, шляпки…
— Я не разбираюсь в женской одежде, но должен сказать, вы всегда были очень хорошо одеты.
— Это мне кое-чего стоило, — сказала Флора тихо. — Но не станем говорить о неприятных вещах. Я так счастлива, что свободна. Свободна делать вct, что захочу. Свободна, чтобы не…
Она вдруг замолчала.
— Что — не?.. — спросил быстро Блант.
— Я уже забыла. Ничего особенного.
У Бланта в руке был прутик, он погружал его в воду, стараясь попасть его концом во что-то на дне.
— Что вы делаете, майор Блант?
— Там на дне что-то блестящее. Интересно, что это. Похоже на золотую брошь. Но я потревожил ил, и вода замутилась.
— Наверное, это корона, — сказала Флора. — Как та, которую в воде увидела Мелисанда.
— Мелисанда, — повторил Блант, вспоминая, — она из оперы, не так ли?
— Да, оказывается, вы многое знаете об операх.
— Меня туда иногда водят, — сказал грустно Блант. — Смешное развлечение! Шумят больше, чем туземцы своими там-тамами.
Флора засмеялась.
— Я помню Мелисанду, — продолжал Блант, — она вышла замуж за старика, который годился ей в отцы.
Он бросил камушек в воду. Потом, переменив тон, повернулся к Флоре.
— Мисс Экройд, могу ли я быть вам полезен? Я говорю о Пэтоне. Я понимаю, как сильно это вас тревожит.
— Благодарю вас, — ответила Флора холодно. — Ничего не нужно. С ним будет все хорошо. Я наняла лучшего детектива в мире, и он намерен раскрыть это дело.
Уже несколько минут я чувствовал щекотливость нашего положения. Строго говоря, нас нельзя было обвинить в подслушивании, если учесть, что стоило тем двоим внизу поднять лишь головы, чтобы увидеть нас. И, тем не менее, я бы давно привлек к себе внимание, если бы мой компаньон не тронул предостерегающе меня за локоть. Было ясно: он хотел, чтобы я молчал.
Но теперь он проворно встал, откашливаясь.
— Прошу прощения, — крикнул он, — но я не могу позволить мадемуазель так непомерно хвалить меня и не замечать моего присутствия. Говорят, кто подслушивает, не услышит о себе ничего хорошего, но сейчас это, по-видимому, не тот случай. Чтобы не краснеть от смущения, я должен подойти к вам и извиниться.
Он поспешил вниз по тропинке и присоединился к ним у бассейна. Я подошел следом.