Холмина и Дохватова привели в сельсовет, помещавшийся в одном из немногих в селе домов под железной крышей. Раньше он принадлежал сельскому лавочнику и был построен добротно и заботливо, но теперь в нем царили мерзость и запустение, ярко выраженные пыльными, облупившимися стенами, паутиной в углах, выбитыми стеклами в окнах и махорочными окурками, хрустевшими на полу под ногами. Даже портрет «отца народов», висевший над столом, за который уселся милиционер, был густо засижен мухами и покрыт толстым слоем пыли и клочьями паутины. Уборка в доме, вероятно, не производилась с тех пор, как из него изгнали лавочника.
Развалившись на стуле и не выпуская из руки нагана, милиционер приказал осодмильцам:
— Обыскать арестованных!
Осодмильцы не без удовольствия выполнили этот приказ. Найденное ими у Дохватова оружие вызвало удовлетворение и торжествующие восклицания их начальника:
— Ага! Попались бандиты? Ну, теперь я заставлю вас признаться.
Стараясь свирепо таращить на Холмина свои рыбьи глаза, что при растерянно-сонливой физиономии ему плохо удавалось, он спросил:
— А твоя машинка где?
— У меня револьвера нет, — ответил репортер.
— Пером,[6] значит, работаешь?
— Бывает, что и пером. По-репортерски, — и Холмин улыбнулся при этой двусмысленности вопроса и ответа.
— Хватить мне тут шарики крутить. Давайте будем признаваться, — потребовал милиционер.
— Нам признаваться не в чем, — угрюмо пробурчал Дохватов.
Милиционер стукнул по столу рукояткой зажатого в кулаке нагана.
— Как не в чем? Почему вы зарезали гармониста? По какой причине? Отвечайте, бандиты! Или я выбью из вас показания.
Репортер и агент переглянулись с тяжелыми продолжительными вздохами.
— Придется, Шура, наше инкогнито раскрыть, — сказал Дохватов.
— Да, пожалуй, — утвердительно кивнул головою Холмин и обратился к милиционеру:
— Хорошо. Мы будем давать показания, но только вам одному. А этих своих архаровцев вы отсюда уберите.
По растерянно-сонливой физиономии поползло нечто похожее на напряженное усилие мысли: милиционер пытался размышлять. Подумав с полминуты, он спросил, подозрительно глядя на репортера:
— Почему не хотите давать показания при свидетелях?
— Ну, уж это наше дело, — ответил Холмин.
— Показания при свидетелях будем давать на суде, — добавил Дохватов.
Милиционер подумал еще, повертел в руках наган и сказал осодмильцам:
— Вы, ребята, побудьте там в коридоре. А я пока сам этих бандитов допрошу. Поскольку они согласны признаваться.
Осодмильцы вышли. Милиционер достал из ящика стола лист бумаги и, низко склонившись над ним, так как электрическая лампочка под потолком, сквозь слой пыли на ней, светила довольно тускло, приготовился писать, переложив наган в левую руку.