Когда они приблизились на расстояние двух десятков шагов, Холмин разглядел эти пятна. Они представляли собою очертания мертвых человеческих черепов: четыре темных дырки посредине, вместо глаз, носа и рта, а вокруг — слабый, неподвижный свет, окруженный черной каймой.
От этого зрелища Холмин невольно задрожал, хотя и был подготовлен к чему-либо подобному. Лихорадочный озноб, — неприятный, холодный и скользкий, — пополз по всему его телу. Он сделал несколько шагов назад. Фигуры продолжали приближаться. Он отступил еще. Фигуры остановились и от одной из них, — той, что была пониже, — вытянулось вперед что-то длинное, плохо различимое за пеленою дождя, но смутно похожее на руку. По кладбищу разнесся гулкий, знакомый Холмииу голос:
— Идите!. Идите… в колхоз!
Наступила короткая пауза, а затем репортер… расхохотался. Он мог ожидать всего, но только не этого. Мертвецы, вставшие из гроба, в роли колхозных агитаторов! Это было слишком неожиданно и слишком смешно. Приступ смеха, однако, длился у него недолго: каких-нибудь две-три секунды. Смех сменила ярость. Глубоко в груди, возле самого сердца, Холмин болезненно ощутил жгучий, быстро растущий комок злобы на тех, кто так по-шарлатански, с таким бесстыдством и цинизмом используют для советской власти мертвецов и древнее староверческое предсказание, доверчивость дубовичан и их суеверность. И не помня себя от ярости, он закричал:
— Василь Петрович! Стреляй! Участковый — пли!
Инстинктивно пригнувшись, Холмин ждал выстрелов, но их не последовало. В кустах по-прежнему были тишина и безмолвие.
«Неужели Дохватов и милиционер лежат в кустах убитые? Тогда и мне конец», — мелькнула в голове репортера тоскливая мысль.
В это мгновение он с радостью увидел, что одну из фигур — более низкорослую — ему, как будто, удалось напугать своим криком. Она метнулась в сторону, но другая — высокая — испустив не человеческое, а скорее звериное рычание, ринулась на него. Холмин сжал кулаки, приготовившись защищаться, и отчаянно, не надеясь на ответ, крикнул еще раз:
— Да стреляйте же! Скорее!
И сейчас же из его груди вырвался вздох облегчения. В кустах, слева от него, один за другим мелькнули яркие и быстрые огоньки и оттуда загремели выстрелы. Стреляли метко. Фигура, метнувшаяся в сторону, споткнувшись о могильный холм, упала и осталась лежать неподвижно. Рычание другой перешло в однотонный, высокий вопль, закончившийся надрывным стоном, и она растянулась у ног Холмина. Из кустов выскочил человек, два мокрых рукава обняли репортера за шею и тревожный голос Дохватова зашептал ему в ухо: