— Мне надо идти. Сестры собираются взять тебя в оборот.
— Взгляни на него хотя бы из-за угла, посмотри, на кого он, по-твоему, похож. Мама считает, что на дедушку: такая же складочка посередине рта и опущенные краешки губ.
— Послушать тебя, это прямо рот Энди. Ты же не считаешь его внуком Энди?
Джудит пришлось поломать голову, чтобы сообразить, что отец изволит шутить. Их обоих мутило: он провел ночь скорченным, ее, наоборот, раздирало на части.
— Кстати, твоя мать просила тебя поцеловать. Энди рано утром помчался обратно в Бостон, как только они сумели вызволить свою машину из гаража, где она застряла на ночь.
— Она мне все рассказала. Они с Энди навестили меня сразу после завтрака. Думаю, это она его уговорила.
— За твоей мамой как за бабушкой будет трудно угнаться! — сказал Ричард с довольным смехом.
— Еще бы! Ты бы видел ее с малышом на руках! Вот кто знает, где у него верх, где низ.
Когда медсестра поднесла его внука к окну, ему тоже стало ясно, что вот этот красноватый грейпфрут с зажмуренными глазками и несколькими прядками шелковистых волосиков, светлых, как у его отца, — голова, а крохотные лавандовые довески с другого, раскрытого края кулька, — пальчики ножек.
— Хотите подержать? — спросила его сквозь стекло молодая чернокожая сестра.
— А мне можно?
— Вы же дед! Дедушки здесь — особенный народ.
И миниатюрное тельце младенца надежно приросло к его груди и рукам, пускай не так крепко, как прирастали дети, которых он предполагал своими. Никто не принадлежит нам наяву. Только в нашей памяти.