После того, как президент де Арлэ поблагодарил молодую женщину за то, что она приехала по их приглашению, слово взял прокурор Ла Гед.
— Госпожа баронесса де Курси, соизвольте сказать нам, знаете ли вы присутствующую здесь женщину по фамилии д'Эскоман?
— Сказать, что знаю, было бы преувеличением. Я видела ее много раз в доме маркизы де Верней, у которой она была камеристкой.
— А вы? Что вы делали в доме маркизы де Верней?
Голос прокурора звучал не только сухо, но и с легким оттенком пренебрежения, что мгновенно насторожило Лоренцу. Она поняла, что перед ней враг, но не побоялась вступить с ним в поединок.
— Я была ее гостьей, — спокойно ответила она.
— Простите, если мне приходится повторять ваши слова, но мне кажется, что «гостья» — тоже преувеличение. Я думаю, вы скорее прятались в доме маркизы...
Холодный голос президента прервал его:
— Не отвлекайтесь, господин прокурор. Соблаговолите избавить нас от вопросов не по существу. Мы здесь для того, чтобы услышать, что скажет нам баронесса де Курси относительно обвиняемой д'Эскоман, не так ли?
— Как вам будет угодно, господин президент. — Прокурор снова повернулся к Лоренце: — В каких отношениях вы были с д'Эскоман?
— У нас не было никаких отношений. Мы здоровались, обменивались незначительными фразами о погоде, о цветах в саду. Обычные любезности для живущих под одной крышей.
— Вы не говорили о том, что происходило в доме? Или о самой госпоже де Верней?
Лоренца посмотрела на прокурора с неподдельным изумлением:
— Не понимаю, как это могло случиться. Никогда не видела, чтобы гость обсуждал хозяина с его слугами. Мадемуазель д'Эскоман всегда была очень мила, всегда любезна и готова оказать услугу. Признаюсь, что я жалела ее... и жалею сейчас.
— По какой причине?
— Посмотрите на нее, господин прокурор. Она маленькая, хрупкая, жизнь никогда не баловала ее и не балует до сих пор!
— Кто в этом виноват? Никто не вынуждал ее возводить немыслимые обвинения против тех, кто давал ей кусок хлеба и кров!
— Никто. Кроме ее совести, может быть?
Эти слова нечаянно сорвались с языка Лоренцы. Воцарившаяся после них тишина сделала их особенно значимыми, она поняла, что ступила на скользкую почву, но пути назад не было. Ла Гед уцепился за них с нескрываемым удовольствием.
— Совести, вы сказали? Значит, вы считаете, что она права?
— Я не берусь судить, права она или не права. Каждый человек сам себе хозяин. Прав он или заблуждается — это его дело. А я большую часть времени в Вернее проводила в обществе мадам д'Антраг, она мало интересовалась политическими веяниями, зато очень заботилась о благе кустов и цветов.