— Кто это? Объясни-ка мне, — попросил я Аркадия.
— Я всегда говорю людям: Австралия — страна чудес, — сказал тот.
— Во-первых, сколько ему лет? — настаивал я.
— Может, девять, а может, девяносто.
Мы приняли душ, переоделись, улеглись отдыхать, и тогда Аркадий вкратце рассказал все, что он знал о Рольфе.
Со стороны отца он вел свой род от немцев из долины Баросса — от восьми поколений пруссаков, солидных лютеран с солидными деньгами, которые представляли собой наиболее крепко укорененную белую общину в Австралии. Матерью его была француженка, которая оказалась в Аделаиде во время войны. Рольф был «трилингвом» — с детства говорил по-английски, по-немецки и по-французски. Он получил грант и отправился учиться в Сорбонне. Он написал диссертацию по структурной лингвистике, а позже работал «культурным корреспондентом» в сиднейской газете.
И опыт этой работы привил ему такую ненависть к прессе, к хозяевам прессы и к средствам массовой информации в целом, что когда его подруга Уэнди предложила ему вместе затеряться в глуши, в Каллене, то он согласился при одном условии: у него будет сколько угодно времени для чтения.
— А Уэнди? — спросил я.
— О, она серьезный лингвист. Она собирает материал для словаря пинтупи.
К концу первого года жизни в Каллене, продолжал Аркадий, Рольф уже дочитался до одурения, и тут подвернулась вакансия заведующего местным магазином.
Предыдущий заведующий, еще один псих по имени Брюс, сочтя себя аборигеннее самих аборигенов, совершил роковую ошибку — затеял ссору с раздражительным стариком по имени Уолли Тджангапати, и бумеранг Уолли раскроил ему череп.
К сожалению, одна щепка дерева мульги, толщиной с иголку или даже тоньше, ускользнула от глаз рентгенолога в Алис-Спринте и проникла в мозг Брюса.
— Это затронуло, — сказал Аркадий, — не только речевые, но и нижние телесные функции.
— А почему Рольф согласился на эту работу?
— Из упрямства, — ответил он.
— А чем он вообще занимается? — спросил я. — Он сам что-то пишет?
Аркадий нахмурился.
— Я бы на твоем месте его об этом не спрашивал, — сказал он. — Мне кажется, это больная тема. Думаю, издатели отвергли его роман.
После часовой сиесты мы прогулялись до медпункта, где находился радиотелефон. Эстрелья, медсестра-испанка, делала перевязку женщине, которую искусала собака. На крыше медпункта несколько оцинкованных листов наполовину оторвались и с грохотом болтались на ветру.
Аркадий спросил, не было ли каких-нибудь сообщений.
— Нет! — ответила Эстрелья, стараясь перекричать этот лязг. — Я ничего не слышу.
— Сообщения были? — повторил Аркадий, указывая на радио.