Как и мой командир, Преснецов любил летать на «свободную охоту». Он летел, еще не зная района поиска и цели. Помню его возвращения. «Транспорт!» — кричал он с порога. Или: «Танкер! Развалился к черту!» Или, злясь, бросал мимоходом: «Баржа! Торпеду жаль было тратить». Ему говорили: «Найти транспорт… лететь в одиночку… у берега замечены немецкие истребители…» Преснецов безмятежно улыбался. В его лице ничего нельзя было прочесть. Он, похоже, не знал страха. Точно! Страха не было в его душе. Негде ему там было поселиться.
Словом, лучше бы этому мальчишке Ивину держаться Преснецова.
Родьке Преснецову было семь лет, когда он лишился родителей. Его взяла к себе тетка, хотя у нее и своих было пятеро. Она то жалела сестру, родькину мать, то ругала ее:
— Дура Наталья, утянулась за своим непутящим… Жила бы дома и горя не знала.
Мать Родьки, мастерица-белошвейка, обшивала слободских щеголих, а отец был человек пришлый, вроде инородца. Его так и звали иногда: «казак» или «цыган». Не любили в слободе родькиного папашу. Народ тут был положительный, строгий — мастеровые. По гудку они шли в паровозные мастерские, а после работы ковырялись у себя в садах и огородах. Своими домишками слобода прислонилась к городу, к его задымленным кирпичным стенам. Слободской люд сжился с этим соседством и не спешил уходить в город.
Родькин отец появился неизвестно откуда — то ли с Кубани, то ли с Дона, из какой-то казачьей станицы, название которой никто не помнил — чернявый, смуглый, горбоносый, насмешливый и упрямый. Взяли его в дом только поддавшись на слезы Натальи и уговоры старшей ее сестры, чего та себе после простить не могла. Насмешливый горбоносый казак пришел в хороший дом с крепким хозяйством, но и не думал это ценить или как-то норов свой унять. Поработав в мастерских, он на месяц-другой исчезал, оставляя в слезах Наталью. Возвращался исхудавший, прокаленный солнцем, без копейки в кармане — только смеялся и скалил крепкие зубы. Наталья, как девчонка, хотя и брюхатая уже была, радовалась возвращению милого, забывала обиды, ластилась к мужу и повторяла:
— Не уходи, Проша…
Проша говорил, что нынче у него не сладилось, в худую артель попал, а в другой раз дело непременно выгорит и вернется он с деньгой. Прохор никогда не обещал остаться, потому что «волю любил». Взяв с мужа слово, что он ее не оставит, Наталья счастливая засыпала на груди своего казака.
Однажды весной они подались в Астрахань, на рыбные промыслы. К осени пришла от них весточка. Наталья писала родным, что плавают они с Прошей на рыбнице и живут хорошо. А после не было от них ни слуху ни духу, и лишь через полгода узнали в слободе, что Наталья со своим казаком сгинули в непогоду в этом самом Астраханском море.