— Президенту Академии, лейб-медику Блюментросту надо повелеть заняться наукой о лошадях, — подсказала императрица.
Волынский, видя, какой интерес вызвало его предложение об учреждении конных заводов, душой радовался: «Быть тебе, Артемий Петрович, первым человеком при императорском дворе — нашёл ты свою жилу золотую, теперь только успевай, не ленись, разрабатывай! А какие сладкие слюни пустил сам обер-камергер — чует, скотина, свою выгоду! Теперь на лошадях он целое состояние сколотит!»
— Бесконечно рад нашему с вами знакомству, — прощаясь, подал руку Бирон. — Вы тот человек, которого до сегодняшнего дня не хватало императорскому двору…
Подала для поцелуя руку и Анна Иоановна. Волынский подождал, пока они поднимутся по портальной лестнице во дворец, и, щёлкнув пальцами, быстро, почтя бегом, отправился в гостиницу, чтобы сесть за прожект об учреждении конных заводов…
Увы, ни в тот день, ни в ближайшие два года ему не удалось приступить к прожекту. Едва он поднялся в свою комнату, на столе обнаружил письмо: генерал— фельдмаршал Миних приказывал ему с утра быть в Военной коллегии. Утром он был в кабинете Президента. Миних, усаживая его к столу, сказал:
— Предстоит, господин военный инспектор, спешная поездка в Данциг. Вновь началась война за польское наследство. Французскому королю неймётся видеть на польском престоле Станислава Лещинского, тогда кая Россия и Австрия стоят за саксонского курфюста Августа Второго… Лещинский сидит в Данциге: поляки запросили помощь, чтобы изгнать его оттуда…
— Господин генерал-фельдмаршал, у императрица имеются другие виды на военного инспектора Волынского…
— Не знаю ни о каких видах! — строго возразил Миних. — Не слышал о таковых распоряжениях от императрицы — ни устных, ни письменных не имею. Там что извольте, господин военный инспектор, ровно через час быть в строю. Кареты уже поданы…
Волынский подошёл к окну и увидел на площади целый кортеж военных повозок и несколько гвардейских рот, кои будут сопровождать генерал-фельдмаршала Миниха с его штабом до Данцига.
После бегства Дондука-Омбо на Кубань калмыцкая степь целиком перешла в руки Церена-Дондука, и ещё долго охраняли покой законного калмыцкого хана донские сказки, стоявшие в ханском улусе. Сделавшись полноправным правителем Калмыкии, Церен-Дондук постоянно грозил своим сородичам, бежавшим к кубанскому хану, и эти угрозы доходили до туркмен и до самого Берек-хана, который только и думал: «Не узнал бы Церен о бегстве моего сына вместе с калмыками!
Узнает — слава туркмен закатится солнышком за ковыльную степь! Донесёт Церен государыне русской, что и у туркмен произошло раздвоение, быть тогда Береку Третьему вне чести из-за его безумного сына!» Отправил Берек-хан в Кабарду Нияз-бека, а на Кубань другого юз-баши по кличке Карапча разыскать Арслана и доставить в родной аул живым и невредимым. С полгода не было ни слуху, ни духу, но вот вернулся Нияз-бек, возмущённый до крайности. Вошёл в юрту Берек-хана, снял сапоги, тельпеком о ковёр шлёпнул: