Татищева пригласил к себе Волынский в тот вечер, когда слушались его «Рассуждения о поправлении внутренних государственных дел». Ознакомив гостя с петербургскими новостями, первый кабинет-министр сказал важно, с барской вальяжностью:
— То, что было здесь до сего дня, и то, что в киргизских степях творится, — всё это суета сует. Не сладится то, что творимо много, будет плохо для всех, и для киргизской степи тоже. А посему прошу моих дорогих конфидентов послушать, что мной написано… Итак, начну с укрепления границ и об армии, а также о церковных жёнах, о шляхетстве, о купечестве, о правосудии н экономике…
Конфиденты смолкли, приготовясь слушать. Татищев, опершись локтем о стол, будто бы внимал рассуждениям Волынского, а сам думал: «За что же меня-то приволокли в тайную канцелярию? Неужто сам первый кабинет-министр о сём не знает? Неужто Ушаков лаже Волынского в свои тайны не посвящает?» Татищев отвлечённо воспринимал обрывки фраз, срывающихся с уст хозяина дома:
— «Для укрепления границ не только приводить в хорошее состояние крепости, но и поселить армию на границах же, в слободках», — зачитывал Волынский.
— «Сенаторам ежегодно обозревать все губернии для усмотрения тамошних непорядков, и для того число сенаторов умножить…
— Звание генерал-прокурора, как соединённое с весьма обширною властью, отменить, ибо он может препятствовать сенаторам в свободном действии, но быть при сенате обер-прокурору…»
Фёдор Соймонов при этих словах довольно покряхтел и выпрямился, а Волынский продолжал:
— «По примеру европейских государств ввести шляхетство в духовный и приказный чин, ибо доныне в канцеляриях все люди подлые…
— Учредить по приходам сбор для содержания священников, не допуская их в необходимость заниматься хлебопашеством…
— Представить шляхетству исключительное право содержать винные заводы, а имеющих достаточные деревни обязать заводить у себя конские заводы…
— Видным дворянам и канцелярским служителям предписать носить платье победнее, ограничивая их расточительность…
— В должность воевод и гражданских чиновников определять людей учёных…»
«Толмуд» Волынского вызвал всеобщее одобрение — не было усмотрено ничего предосудительного, что могло бы оскорбить слух императрицы или её фаворита. Татищев полюбопытствовал:
— А как сама императрица смотрит на «Генеральные рассуждения»?
— Сама она и есть сама. — Волынский скептически усмехнулся, давая понять, что императрица в этом деле «не в зуб ногой». И прибавил в том же гоне: — Ей что не поднеси на подпись — всё подпишет, если Бирон до того не успеет прочитать.