— Тебя, Союн-ага, и твоих стариков, жён и детей я сумею увести в свой улус, но остальных не пустят.
— Кто не пустит? — спросил Союн.
— На Яике стоят казаки — они не пустят. Князь Урусов приказал никого не пускать за Яик… А жалко людей-то, которые за нами увязались. Я думаю, пока далеко не отошли от Арала, съездить к Даржи Назарову он с офицерами князя Урусова близ Арала кочует.
Умчался Чистан в степь. Долго его не было, дней пять-шесть, но зато возвратился с Даржи Назаровым. Уговорил его Чистан проводить туркмен за Яик, в калмыцкие улусы, и отыскать ставку самого Дондук-Омбо, чтобы главный калмыцкий хан помог расселиться беженцам.
Много дней шли по киргиз-кайсакским степям туркмены, лишь в конце января начали по льду переправляться через Яик. Одолевали реку в разных местах, потому неурядицы возникали тут и там. Задерживали казаки беженцев, отбирали верблюдов, самих сгоняли и держали подолгу у костров. Вестовые с Яика скакали в Оренбург к князю Урусову. Уразумев, что происходит в Хорезме и киргиз-кайсакской степи, высылал людей, чтобы оказали помощь беженцам. Своему помощнику по калмыцким делам полковнику Кольцову князь Урусов велел: «Ежели изволите усмотреть, когда означенные трухменцы к хану Дондук-Омбо кочевать захотят для каких-либо высочайших его императорского величества интересов, препятствовать не надлежит. В гаком случае можете от себя прямо яицкому войску предложить, чтоб оное тем трухмевцам никакого препятствия в том не чинили…»
В начале февраля несколько туркменских караванов достигли улуса Даржи Назарова. Расположив их поодаль от своих кибиток, Даржи взял с собой Союна и ещё трёх старшин, отправился с ними в улус хана Дондук-Омбо. Днём раньше приехал к главному тайдше калмыцкого народа полковник Кольцов.
— Ну, что, тайдша, — приветствовал Кольцов Дондука-Омбо, — ведомо ли тебе, что вновь на твои земли идут трухменцы?
— Слыхал, люди мои доложили мне, — без особой радости отвечал калмыцкий тайдша. — Они бы в вея ко мне дороги не нашли, если бы не мой дядя Дарджи. Этому мёд в рот не клади, лишь бы русским служить, Служба русским для него — слаще мёда.
— Что-то не очень ты жалуешь русскую службу или надоело? — сверкнул глазами полковник Кольцов,
— Нет, господин полковник, мне грех жаловаться на русских. Государыня Айна Иоановна за услуги, оказанные ей в войне против турок, жаловала меня грамотой на ханское достоинство, золотом осыпала и подарками всякими. Жена моя Джана по сей день плачет — жалеет, что русская царица рано померла.
— А может по иной причине твоя Джана слёзы льёт? Она ведь у тебя кубанка… дочь кубанского князя. А ты, усердствуя перед русской императрицей, говорят, всю Кубань разорил, которая на стороне крымского хана стояла. До самого Копыла дошёл, до столицы ихней, и её сжёг дотла. Может, потому и плачет Джана?