— Чем же вы объясните, что человек воевал два года, ничем себя не компрометируя, а потом с «неистовой ненавистью», как вы сами сказали, расстреливал своих?
— Догадки не мое дело. Спросите у него самого.
Иванов снова закрыл глаза. Было видно, что он устал. Афонин почувствовал, что пора кончать разговор, — время позднее.
— Вам больше нечего добавить, Андрей Демьянович?
— А что добавлять? Извините за краткость, но тяжело было вспоминать.
— Спасибо за помощь!
Афонин поднялся.
— Вы меня еще вызовете? — спросил Иванов.
— Мы — вряд ли. А суд, вероятно, вызовет. Или следователь прокуратуры. Нет, не провожайте! Я сам закрою дверь. Заметил, что замок у вас автоматический. Спокойной ночи! И спасибо еще раз!
— Было бы за что!
Спускаясь по лестнице, Афонии слышал, как Иванов все же запер за ним дверь на ключ.
Шофер спал, привалившись к дверце машины. На улице никого не было.
Афонии приказал ехать в управление. Удивленный взгляд шофера привел его к сознанию действительности. Было больше двух часов ночи.
— Ко мне домой! — поправился он.
Нервы капитана были взвинчены. О том, что, в конечном счете, он оказался прав и ключ к тайне смерти Михайлова дал именно Иванов, капитан даже не вспомнил. Ему было не до таких мелочей.
История с расстрелом советских людей как будто объясняла многое, что было непонятно в поведении Миронова в отрядах Нестерова и Добронравова. В таком преступлении Миронов не мог признаться. Угрызения совести, возможно и отчаяние, привели к поискам смерти в бою.
Миронов знал, что ему нет и не будет прощения. Всё это сходилось, и достаточно правдоподобно.
Самоубийство получало достоверное объяснение. Миронов не мог не узнать Иванова, комиссара, которого он расстрелял своей рукой. И можно себе представить впечатление, произведенное на него фамилией Иванова в указе Верховного Совета, перспективой встречи с «расстрелянным».
Всё как будто становилось на место.
Но… как будто, не больше.
Всё было логично, но только в том случае, если Иванов прав и Миронов — Михайлов не знал, что выпустил очередь автомата в воздух, никого не убив, если он промахнулся не намеренно.
Тогда ясно. Только тогда!
Но можно ли допустить, что опытный воин промахнулся с близкого расстояния, не задев ни одного человека?
Очень трудно!
А если это было сделано намеренно и только случайно не повлекло за собой казни самого Миронова, то все его поступки и поведение в отрядах Нестерова и Добронравова становятся еще более непонятными.
Оставался факт присутствия в номере Михайлова, непосредственно перед самоубийством, какого-то человека, передавшего ему пистолет «вальтер». Кто он и зачем передал этот пистолет?