Я — из контрразведки - Гелий Трофимович Рябов

Я — из контрразведки

Читатели хорошо знают лауреатов Государственной премии СССР А. Нагорного и Г. Рябова, авторов книги «Повесть об уголовном розыске» и сценария фильма «Рожденная революцией». В новой повести действие разворачивается на фоне исторических событий двадцатых годов. Молодая Советская Республика напрягает силы в одном из последних боев гражданской войны - с Врангелем. Главный герой повести чекист Марин должен разоблачить матерого врага, пробравшегося в ряды ВЧК. Марин выполняет задание, а затем проникает в логово врага, чтобы приблизить окончательную победу Красной Армии над «черным бароном».

Читать Я — из контрразведки (Рябов, Нагорный) полностью



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОСОБАЯ ИНСПЕКЦИЯ


Только теперь начинаешь понимать, что это были за удивительные легендарные годы 18—19—20–ый. Им не повториться дважды, дважды никто не родится, в том числе и пролетарское государство.

Дмитрий Фурманов



Порыв ветра донес унылый бой курантов: ровно четыре удара. Струве стряхнул зонт: над Парижем висели низкие серо–коричневые облака и лил унылый, совсем русский дождь. Вытащил хронометр на массивной золотой цепочке — подарок воронежских земцев. Кажется, это было в 904–м? Да, верно. Тогда он еще ходил в марксистах либерального толка и был очень популярен у этих брюхатеньких сытых мужчин, мечтающих о думской карьере и будуаре Кшесинской. Сластолюбцы, черт бы их всех побрал. Проговорили Россию, проклятые болтуны, и вот, кажется, финиш…

Нажал репетир. Часы мелодично вызвонили десять раз, и Струве нервно и зло сунул их в карман. Время обеда, а он торчит здесь, па кладбище Пер–Лашез. Всё разладилось, всё! И наладится ли теперь? Ох, уж нет… Слава богу, он не на трибуне и врать незачем.

Вокруг чернели мраморные кресты надгробий. С них стекала вода. Аллею замыкал пилон в духе древнеегипетских, с барельефом: вереница людей медленно уходила в ворота небытия. «Ничего, — подумал Струве, — и это пройдет. Мудрый Соломон тысячу раз прав: в радости мы всегда ждем печали, в горе — томимся ожиданием избавления. Таков вечный круговорот жизни. Его никто и никогда не мог изменить: ни халдеи, ни Маркс, не изменит и господин Ульянов, ибо все суета»… Он вдруг почувствовал, что за спиной кто–то стоит, и оглянулся. Это был человек лет сорока в поношенном пальто, со шляпой в руке. По длинному носу стекала дождевая вода, смешно отделяясь капельками от изогнутого кончика: кап, кап, кап. Карие, глубоко посаженные глаза неторопливо ощупывали, словно фотографировали. «Явился, — подумал Струве. — А куда ему деваться? Денег нет. Вряд ли ел сегодня. Озлоблен и недоверчив, — он присмотрелся к незнакомцу. — Интеллект минимальный… Впрочем, в письме Врангеля много красивых слов. А нужен ему прозаический костолом. И если так, то этот упырь вполне сойдет».

— Господин Крупенский, — приподнял Струве шляпу, — у вас должно быть мое письмо.

— Вот оно. Чему, собственно, обязан? — Тот, кого Струве назвал Крупенским, протянул мятый конверт.

— Меня зовут Петр Бернгардович, — слегка наклонил голову Струве. — Я бы хотел иметь с вами разговор доверительный и вместе с тем вполне официальный. — И, заметив, как собеседник едва заметно пожал плечами, продолжал: — Вы сын кишиневского предводителя дворянства?