— О, да, — кивнула Аносова, — некоторые из них были в форме. Да–да, в форме. Они, знаете ли, отбирали вещи и деньги у этих… зарвавшихся красных мещан, и их поймали, увы! Вы петербуржец, чувствую по вашему выговору. Надолго в первопрестольную?
— Проездом, мадам. К сожалению, вокруг так не безопасно, а мне предстоит долгий путь. Понимаете?
— Так вы… — она приложила палец к губам и сказала шепотом: — Понимаю, понимаю, молчу. Не угодно ли ко мне? Правда, мне нечем угостить. Впрочем, у Василия, кажется, есть это… как ее… с дурным запахом.
— Самогон, — подсказал Раабен.
— Именно! — обрадовалась Аносова. — Так не желаете ли?
— Сочту за честь, мадам.
— Меня зовут Нэлли Ивановна, — улыбнулась старуха.
— Евгений Климентьевич, — поклонился Раабен.
Она жила совсем рядом, на Никольской. Дом был в стиле модерн, в пять этажей. Аносова толкнула парадную дверь, она поддалась с трудом, скрипя. Из верхней филенки вывалились остатки стекла, нижние словно и родились без стекол. Старуха зло пнула осколок, и он со звоном врезался в ступеньку лестницы.
— Вот, не угодно ли? По утрам в этих дырах так страшно завывает ветер, когда это только кончится? Господи… — она торопливо перекрестилась.
На лестничной площадке валялись грязные тряпки и обгорелые бумаги.
— Анархия, — развела руками Аносова. — Мы с мужем продали наше имение в Туле, знаете, там в Епифанском уезде, есть село Буйцы. Может, изволили слышать?
— Сожалею. Не довелось.
— Ну, не суть, — поморщилась она. — Мы имение продали, а этот доходный дом купили. — Она обвела глазами мраморную лестницу. — Думали, сами поживем и других облагодетельствуем. Так нет же! Революция, изволите ли видеть. Ну и в позапрошлый год моего Егора сгноили в тюрьме!
— За что же?
— Какая–то еврейка стреляла в ихнего Ленина. Так, верите ли, они объявили красный террор.
— Какой? — изумился Раабен.
—Красный, — повторила она. — Так говорили между собой комиссары при аресте несчастного Егора Францевича. Я слышала собственными ушами. — Она приложила к глазам мятый платочек. — А теперь мой дом эк–спро–приировали… И я живу вместе с дворником, в его каморке. Прошу. — Она распахнула двери квартиры и крикнула: — Василий, голубчик, выйди, у нас гость.
— Дворник? — вопросительно взметнул брови Раабен. — Ио–о–о… Как же так… Удобно ли мне?
— А вы предпочитаете чекиста? — кольнула его сузившимися зрачками Аносова. — Знаете, что я вам скажу? На мой вкус старорежимный дворник куда как лучше советского «товарища». Верьте мне на слово!
— А–ах, мадам, — поморщился Раабен. Его совсем не привлекало пить с дворником. Но в конце концов она была хозяйкой и могла делать, что хотела. Да и время теперь черт те какое… Он передернул плечами и добавил: — Я буду счастлив познакомиться со старорежимным дворником «товарищем» Василием. Чего уж там… Дворники всегда были опорой режима, не так ли?