— Давай, — сказал он и зажмурился. — Можешь мне обраточку прислать.
— Иди ты на хер… — У Шевелева от бешенства дрожали губы, алая струйка текла из левой ноздри на подбородок, капли прочертили тонкие дорожки по оранжевой куртке BASK. — Ты что вообще себе позволяешь?!
— Прости, — сказал Гаривас. — Спиши на горняшку.
— Вова! — Шевелев перчаткой размазал по лицу кровь. — Вова, ты меня пугаешь! Вова, тебе в дурку пора! Ты после Караташа вовсе поплохел! Ты спасибо скажи… Я бы, блядь, любому другому…
— Ладно, пошли. Спустимся под опорами, — сказал Дудкин, вдвинувшись между Шевелевым и Гаривасом. — Поехали, внизу разберетесь.
Фридман опасливо посмотрел на Гариваса и подал Шевелеву палки.
* * *
— На следующий день я накрыл поляну. Жарили форель на решетке, шашлыки… У меня был день рождения, сорок пять лет. Пришли все наши — Лизка Паль, Рустам, Дудкин, Фридман, Ксюха, ребята из «White Guide». Даже Каня Давыдов заехал, бурку мне подарил. Это начальник ихней МЧС, очень авторитетный мужик, «снежный барс». Вова крепко нажрался в тот вечер. Я его редко таким видел. Подсел ко мне, лицо в пятнах, и опять сказал: прости ради бога, спиши на горняшку.
— А о чем он тебя уговаривал? Он сказал, что уговаривал тебя четыре раза.
— Ничего такого не было. Не помню я, чтоб он меня про что-то уговаривал.
* * *
— Вот такая история, — сказал Бравик.
— Я бы десять раз подумал, прежде чем бить Шевелева, — сказал Гена. — Я прямо сейчас готов назвать пятьдесят действий, более безопасных, чем ударить Шевелева.
Он пропустил «корсу» и перестроился в левый ряд.
— Дай сигарету, — сказал Бравик.
— Ты или кури, или не кури. А то ты официально вроде как не куришь, а все время стреляешь, — сердито сказал Гена.
— Сигарету жалко?
— Ты чего курить опять начал?
— А ты как думаешь? — огрызнулся Бравик. — Заснуть не могу ни черта… Знать не знал, что такое бессонница, а третий день засыпаю только под утро.
— Бывает. Сто грамм коньяка и таблетка феназепама. Мне лично помогает.
Гена протянул Бравику пачку. Тот взял с полочки под проигрывателем зажигалку «Крикет», прикурил.
— Это все нервы. — Гена обогнал микроавтобус. — Мы еще долго не привыкнем. Знаешь, я фотографию снял со стены, ага. Ту, где мы с Вовкой в Ялте, на пирсе.
— Я заметил.
— Потом когда-нибудь опять повешу, а сейчас не могу смотреть. Знаешь, что Маринка сказала?
— Что?
— Она два вечера проплакала. Закроется в ванной, включит воду и плачет. Вчера сидели на кухне, фотки смотрели. Маринка молчала, молчала, а потом говорит: Гаривас — это целая эпоха. — Гена пристроился за «майбахом» и сказал: — Да, вот еще. Я тут Санюху Тищенко встретил.