– Браухич!
– Мой фюрер!
– Операция «Барбаросса» отменяется. Все отменяется! Немедленно приказ всем командующим группами армий. Поставьте в известность финнов и румын. Флоту немедленно прекратить установку минных полей на Балтике.
– Но… мой фюрер, почему??
– Потому, что я так приказал.
– Мой фюрер, часть самолетов уже в воздухе.
– Вернуть! Пересекать границу запрещаю. Стрелять по русским запрещаю!
– А диверсионные подразделения? Они уже работают.
– При первом же сеансе связи прикажите прекратить все диверсии. Уже заминированное – не взрывать. Замаскироваться и ждать приказов. При угрозе захвата – уходить. При невозможности уйти – сдаваться русским без боя. Вступать в бой запрещаю при любых обстоятельствах.
– Сдаваться? Сдаваться русским?..
– Вам известно такое слово: «приказ», фон Браухич? Вы получили ПРИКАЗ! Исполнять!!
– Яволь!
– Шмундт!
– Мой фюрер!
– Связь со Сталиным мне. Немедленно!
– Мой фюрер, но в Москве уже глубокая ночь.
– Плевать! Пусть найдут и разбудят. Немедленно!
– Яволь!
– Бегом!!!
Ух, как он тут всех построил! А у меня ноги замерзли. Босиком холодно. Паркет холодный. Им-то хорошо в сапогах. Тут Гитлер заметил меня. Задумчиво посмотрел на смятую бумагу в своей руке, потом на меня, потом опять на бумагу, буркнул мне: «Иди за мной» – и направился к выходу.
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили, нам объявили,
Что началась война.
Киев бомбили, нам объявили,
Что началась война.
Эту песню теперь так и не напишут. Я успела. Фух…
Гитлер привел меня в небольшую комнату, где стояли диван, столик и пара стульев. На потолке яркая лампа. Окна не было вовсе. Привел, оставил меня в этой комнате одну и ушел. Еще и дверь запер. Не удивлюсь, если окажется, что с той стороны двери он и охрану выставит.
Я забралась с ногами на диван, обхватила ступни ног руками и принялась отогреваться. Холодно тут у них, хоть и лето. И есть хочется. Я же с утра ничего не ела. Хоть бы бутербродов каких дали, что ли. Фашисты.
Блин, и почему именно я? Ну мне-то это за что? Петька все про попаданцев читал – вот и проваливался бы сам сюда. Хотя нет. Ему нельзя. Петька слишком возбудимый. Он наверняка сразу набросился бы на Гитлера и попытался бы его загрызть. Ни к чему хорошему это не привело бы. Застрелили бы его, вот и все. А я… Черт, лишь вдруг поняла, что именно я совершила! Ой, мамочки! Да если разобраться, я уже сделала больше, чем все Петькины попаданцы в 1941 году, вместе взятые. Предупредить товарища Сталина, изобрести автомат Калашникова и напалм, помочь с атомной бомбой. Ага. А я всего-то отменила войну. Великой Отечественной не будет вообще!