Андерс Шюман почувствовал легкий укол раздражения, возможно вызванного ее самоуверенностью.
— Янссон сам не может этого сделать?
Она слегка покраснела.
— В принципе может, — ответила Анника Бенгтзон и посмотрела Шюману в глаза. — Но ты же знаешь, в чем тут дело. Он хочет твоего одобрения, чтобы обезопасить свой тыл.
Он кивнул.
Анника медленно затворила за собой дверь. Все поняв, он долго смотрел ей вслед. Она бездонный, безгранично глубокий человек, думал он. У нее отсутствует инстинкт самосохранения. Она подвергает себя таким опасностям, какие даже не приснятся нормальному человеку, не говоря о том, чтобы он смог это понять. В ней давно что-то атрофировалось, были подрублены какие-то корни, а шрамы с годами сгладились и исчезли, она стала беспощадной по отношению к миру и к самой себе. Все, что осталось, — это праведный пафос, истина, пылающая как огонь во тьме мозга. Другой она быть не может.
И это чрезвычайно опасно.
Эйфория руководства достигла пика к Рождеству, когда Бенгтзон взяла интервью у убийцы члена олимпийского комитета. В интервью были приведены потрясающие сведения. Шюман читал текст — то была подлинная сенсация. Проблема заключалась в том, что Анника-великомученица запретила публиковать интервью.
— Это было бы как раз то, чего хочет дьявол, — сказала она. — Так как интервью брала я, то имею право сказать нет.
Тогда она выиграла. Она пообещала, что если ее начнут притеснять, то всем наступит на горло. Чтобы она не утратила своего права на непогрешимость, он решил не искушать ее похвалами за прошлые заслуги и оставил все как есть.
Она не глупа, думал Андерс Шюман, и извлечет урок из неприятности.
Он встал и вернулся к столу.
Ну хорошо. Это обернется увеличением страхового пакета.
* * *
Солнечный закат окрасил салон самолета в огненно-красные тона, хотя часы показывали всего лишь два пополудни. Анника попыталась удобно втиснуться в щель сиденья, но тщетно. Толстый мужчина, сидевший рядом, все время толкал ее локтем в ребро, сопя переворачивая очередную страницу «Норландстиднинген».
Она закрыла глаза и замкнулась в себе, стараясь отвлечься от окружающего. От колыхания занавесок в проходе, от сообщений капитана о температуре за бортом и о погоде в Лулео. Пусть самолет летит со скоростью тысяча километров в час, она будет думать об удобстве облегающей тело одежды. Настроение было подавленным и злобным. Свистящий шум стал жутко раздражать. Проход между креслами казался бесконечным, тесное пространство давило на психику, мешало дышать. Перспектива нарушилась настолько, что Анника потеряла способность оценивать расстояния до ближайших предметов. Она всегда набивала синяки, оказываясь среди разных предметов. Постоянно натыкалась на мебель, стены, стоящие у обочины машины и спотыкалась о бордюры тротуаров. Казалось, все вокруг облито кислотой. Окружающие же с успехом пользовались даром, недоступным Аннике.