Спускаясь вниз на лифте, я по привычке бросила на себя взгляд в зеркало и заметила, что у меня появились седые волосы. Ничто не проходит даром, даже удача, — и, глядя на эти седые ниточки, я едва не пришла в отчаяние. Я чувствовала себя совершенно опустошенной — не из-за того, что за мной по пятам следуют убийцы, которые даже сейчас, скорее всего, не отказались от идеи прикончить меня, а из-за каких-то дурацких волосков, которые так отчетливо выделялись на фоне моих темных прядей.
Я было выдрала парочку из них, но потом бросила это занятие, дав себе зарок при первой же возможности перекраситься в блондинку. Как сказал бы кардинал Ришелье, окажись он на моем месте, «мудрость — это всего лишь своевременно принятое решение».
Снаружи щебетали птицы, и черный кот, гулявший возле дома, косился на них с типично кошачьим, обманчиво-равнодушным видом. День был чудо как хорош, но я не имела права расслабляться. Я нацепила темные очки, которые позаимствовала у Моник, засунула пистолет поглубже за пояс, покрепче стиснула ручку чемодана и зашагала по улице, размышляя о том, что же мне делать дальше.
Можно отправиться в посольство, но одна мысль об этом нагоняет на меня неодолимую тоску. Мне могут поверить, но могут и не поверить. Будут задавать дурацкие вопросы и всем своим видом показывать, что я втянула их в чертовски неприятное дело, имеющее как-никак международный резонанс. Знаю я эту породу сытых людишек с деревянными рожами, больше всего на свете желающих, чтобы их никто не беспокоил.
Можно отправиться в полицию. Там меня встретят с распростертыми объятьями.
«— В каких отношениях вы были с покойным Денисом Воробьевым?
– Что именно вам сказал покойный блондин Дитрих, прежде чем умер?
– Знали ли вы покойных угонщиков машин Дидье и компанию, и если да, то с какой стороны?
– Что вы можете сообщить о покойной Моник и ее друзьях?
– Что вы знаете о Веронике Ферреро… гм, ну эта-то пока жива?»
Кроме того, если я обращусь в полицию, мне, само собой, придется расстаться с двадцатью миллионами. Не говоря уже о том, что я как-никак совершила убийство, а убийство — уголовно наказуемая вещь. То есть лично я считаю, что была в своем праве, потому что этот человек хотел отправить к праотцам меня, но с точки зрения закона ничего не меняется — я убийца. Даже если меня не посадят в тюрьму, то вполне могут выслать из страны. Нет, лучше пока не спешить с обращением в полицию.
Я встряхиваюсь. У меня есть целая куча денег, знатная пушка и замечательный ангел-хранитель, которого по справедливости следовало бы назвать первым. Вот уже три причины, чтобы радоваться. Блондин Дитрих мог облить меня бензином и поджечь, как факел, но я все еще жива. Он же мог несколько позже пристрелить меня, но я все еще жива. Неизвестный снайпер мог покончить с моим бренным существованием, друг Вероники, покойный Филипп, мог продать меня — увы, не покойному — другу Максу, а я жива и чихаю на них на всех. Правда, Вероника Ферреро и сам Макс еще не присоединились к большинству, но это только вопрос времени. «Каждый угодит в ту могилу, которую он сам себе роет», — как обычно пишут в детективных романах.