Когда обед подошел к концу, и гости начали расходиться, Лермонтов подошел ко мне. Этот прославленный насмешник пристально смотрел мне в глаза.
— Что вам угодно? — спросил я сурово. — Вы желаете извиниться за недавнюю наглость?
— Вы, действительно, полагаете, что я решился принести вам свои извинения? — голос Лермонтова звучал спокойно, но в глазах светилась ирония.
— Что вам угодно? — повторил я свой вопрос. — Неужто вы собрались насмехаться надо мною? Таков удел всех несчастных, у кого нет громкого имени и состояния…
Я вложил в свои слова всю свою ненависть к далёкому и неприступному высшему свету, сжигавшую меня.
— Любопытно, а что бы изменилось, будь у вас состояние? — поинтересовался он.
— Я бы давал великолепные балы, вокруг меня крутились бы прихвостни, готовые на любые унижения ради моих подачек, моего внимания искали бы самые блистательные дамы… — мечты унесли меня.
— Да, мой друг, ваше состояние растаяло бы как снег весною, — Лермонтов едва сдерживал смех.
— Что значит ваш тон? — возмущённо спросил я.
— Всего лишь то, что если человек болван, ему не поможет даже египетский артефакт…
— Вы оскорбляете меня! — я ожидал от него любой наглости.
— Можете вызвать меня на дуэль, — мой собеседник откровенно рассмеялся, — вы прекрасно понимаете, что именно я хочу вам втолковать. Египетский предмет опасен…
— Опасен? — я усмехнулся. — Благодаря этому предмету меня принимаю в тех обществах, двери в которые были для меня закрыты… Обладатели титулов и чинов беседуют со мною на равных…
— Поразительно! Вы желаете походить на тех, кого столь пылко ненавидите! — изумился Лермонтов.
Я невольно опустил взор, чувствуя, что краснею. Его слова попали прямо в цель.
— Графиня Н наградила меня своим вниманием, — произнёс я, — дама, за образом которой мог наблюдать лишь со стороны…
— Вы вправду влюблены или желаете потешить своё самолюбие, добившись благосклонности ранее недосягаемой знатной дамы? — спросил Лермонтов.
Опять он оказался прав. Я мысленно чертыхнулся. Ведь я и сам не задумывался об истинности пылкого влечения к графине. А вдруг я, вправду, влюблён?
— Вы не влюблены! — ответил Лермонтов в ответ на мои мысли.
— Откуда вы знаете? — спросил я.
— Однажды я тоже был так "влюблён", — пояснил он печально. — Простите, но мне надоело исповедовать вас… Неужто вам не понятно, что никто не знает ни о силе египетского предмета? Меня волнует не ваша жизнь, а именно последствия…
Мне вспомнился вчерашний вечер. Тогда я, пожалуй, впервые узнал, что значит настоящий леденящий страх. Возможно, в глубине души я был благодарен Лермонтову за то, что он разбил проклятое зеркало.