Батюшка не знал, будет ли он жить или умрет. Он признался Ирине, что несколько месяцев назад молился, чтобы Бог дал ему ответ на этот вопрос через кого‑либо из его духовных детей. Свои предчувствия на этот счет он считал субъективными и полностью доверять себе не мог. Тогда‑то Ирине и приснился сон про старца Варсонофия и кровать…
Однажды их навестила местная медсестра Софья, предложила свою помощь, но о. Никон отказался:
— За мной ходит моя духовная дочь, больше никого не нужно.
— Счастливая вы, за каким Батюшкой ухаживаете, — сказала, прощаясь, женщина. — От него же весь угол светится, — и перекрестилась.
За четыре дня до кончины Батюшки произошло знаменательное событие. Ирина хлопотала вокруг больного, когда он, внимательно глядя на дверь, вдруг раздельно произнес:
— Да — да, войдите. О, какое посещение… Ирина, что же ты? Пришел старец Макарий меня исповедовать, а ты не даешь ему стул.
Обмерла Ирина: не в бреду был о. Никон, не в беспамятстве, напротив, трезв и необычайно серьезен, никогда его таким не видела.
— Не обижайтесь на нее, — обратился он к кому-то незримому, — неопытная она. Выйди‑ка на пять минут, сестра Ирина, я поисповедуюсь…
Не зная, что и думать, она ушла на другую половину дома, откуда, казалось, целую вечность звучал ни на минуту не умолкающий батюшкин голос и она боялась расслышать слова этой таинственной исповеди…
Развязка приближалась. Легкие съежились, о. Никону становилось нечем дышать. «Дайте воздуху!» — временами невольно вырывалось у него. Будь ее воля, она бы разодрала свою собственную грудь, как чадолюбивая пеликаниха; но человеческой помощи есть предел, он непреступаем; дальше — одиночество, безусловное, окончательное. За три дня до кончины о. Никон снял с себя и подарил Ирине двухстороннюю серебряную иконочку: великомученица Варвара, Святитель Николай, которой его в свое время благословил еп. Трифон (Туркестанов), а также надел на нее нательный крестик. Матушка Серафима носит их и сейчас. «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27, 46) — это вопль из‑за той черты…
Потом кровь черными сгустками хлынула через желудок. Врач сказал: это хорошо, кровь отошла, дышать станет легче. И действительно, о. Никон как‑то успокоился. Теперь он просит класть ему на грудь дощечку и неслушающимися пальцами пишет записки духовным детям. Последние нацарапанные им слова гласили: «Какая красота в духовных книгах», 25 июня / 7 июля, под Тихвинскую Богоматерь, после полуночи Батюшка захотел причаститься, но у него дрожали руки, и принять Св. Дары он не смог. Не позволив о. Петру— дьякону, а не священнику— совершить Таинство Святого Причащения, попросил его позвать кого‑нибудь из иереев. Надо заметить, приобщение умирающего Св. Тайнам играет важную роль в дальнейшей его судьбе. Ради святыни Тела и Крови Христовой душа становится неподвластна духам злобы поднебесным и, избавленная от воздушных мытарств, возносится прямо к небесам…