Поскольку этот малоприятный эпизод произошел незадолго до убийства, Гаральд, должно быть, поставил сюда эту коробку позже, перед самой смертью. Зачем? Гвюдрун предлагала ему пользоваться шкафом, в нем было четыре полки для вещей жильцов, но он говорил, что ему не нужно, и полки всегда пустовали. Возможно, он хотел что-то спрятать от своей новой подружки, положил в коробку и оставил здесь? Хотя по внешнему виду и экстравагантным украшениям Гаральда было непохоже, чтобы он пытался что-нибудь скрывать. Может, он тайно снимал все свои услады и боялся, что девушка это найдет? Хорошенькое начало взаимоотношений — подозревать, что стала частью сексуальной коллекции. Тут сердце Гюрры екнуло: а вдруг она тоже есть на пленке или фотографиях? Гвюдрун обеими руками схватилась за голову. Она стояла, сгорая от стыда, и глядела на коробку. Надо ее открыть, другого выхода нет — открыть и убедиться, что там не найдется ничего такого, что выдаст ее постыдный секрет.
Гвюдрун нагнулась и раскрыла картонные створки: внутри — ни дисков, ни пленок, ни фотографий. Несколько кухонных полотенец, в которые завернуто что-то, вероятно, бьющееся. Сверху какие-то листы в прозрачных папках. Какое счастье! Она достала один лист и увидела, что это очень старое письмо, похоже, ценное. Шрифт и текст были неразборчивы, и Гюрра решила рассмотреть его подробнее. Держа письмо в руке, она перебрала остальные бумаги, и, к огромному ее облегчению, в них также не содержалось ничего, связанного с их отношениями. Ее внимание привлек еще один лист бумаги — если это вообще бумага — темный, плотный, словно вощеный, с небрежной писаниной, выполненной красными чернилами, сплошные каракули. Сверху была начерчена руна, а внизу стояло две подписи, обе неразборчиво, но имя Гаральда она распознала — такая же подпись стояла на договоре аренды. Она положила лист обратно в коробку. Чудно.
Гюрра сдвинула бумаги в сторону, бережно достала со дна один из предметов, завернутый в кухонное полотенце. Что-то легкое, как если бы там вообще ничего не было. Она осторожно развернула ткань — и застыла в ужасе. Пронзительно закричав, отшвырнула полотенце, стиснула в кулаке старинное письмо и пулей выскочила из бытовки.
Гуннар поднял трубку и набрал внутренний номер Марии, директора института рукописей. Наверняка она еще на работе, хоть и суббота. Выставка работала последние дни, и, судя по общей суматохе, в институте кипит жизнь.
— Добрый день, Мария, это Гуннар, — важно начал он. Пусть знает: он натура самодостаточная, цельная, не желающая создавать о себе преувеличенное впечатление.