Видеть, как дело его жизни рушится, словно детский домик из кубиков, было мучительно, но Пейну все эти годы мучила еще одна, гораздо худшая мысль. Флегг не один разрушал Делейн; он, Пейна, помогал ему. Кто как; не он, с такой поспешностью осудил Питера? Кто как не; он, так легко поверил в виновность юноши.., и все на основании его слез?
С того самого дня, когда Питера отправили в Иглу, плаха на площади и приобрела зловеще-ржавый цвет, который не мог смыть самый сильный дождь.
И Пейне казалось, что он видит, как эта ржавчина расползается по всей площади, по рынку, по улицам. В ночных кошмарах Пейна видел ярко-алые ручейки, пробивающиеся из-под камней мостовой, текущие вдоль улиц. Видел башни замка, кроваво отсвечивающие на солнце. Видел карпов во рву, плавающих кверху брюхом, отравленных кровью, которая сочилась уже, казалось, из самой земли. Видел, как кровь заливает поля, леса, всю землю Д елейна. Даже солнце в этих ужасных снах было похоже на налившийся кровью, умирающий глаз.
Флегг позволил ему жить. В пивных шептались, что он пришел к соглашению с чародеем – выдал ему имена нескольких «предателей» или грозил разоблачить какие-то его темные тайны. Смешно. Флегг был не из тех людей, которым можно угрожать. И никаких соглашений они не заключали. Флегг просто позволил ему жить.., и Пейна знал, почему. Мертвому ему было бы спокойнее. А живым он будет непрестанно страдать от собственного бессилия, видя, что Флегг делает с Д елейном.
«Ну? – нетерпеливо спросил он. – Кто там, Арлен?»
«Какой-то юноша, мой господин. Говорит, что ему нужно вас видеть».
«Гони его, – проворчал Пейна. Еще год назад он сам услышал бы стук в дверь, но теперь и слух у него сильно ухудшился. – Ты же знаешь, я никого не принимаю после девяти. Многое изменилось, но только не это».
Арлен откашлялся:
«Я знаю этого юношу. Это Деннис, сын Брендона, дворецкий короля».
Пейна не поверил своим ушам. Может, он совсем оглох? Он велел Арлену повторить и опять услышал то же самое.
«Впусти его. Скорее!»
«Да, мой господин», – Арлен пошел к двери.
«Арлен!»
Арлен повернулся с вопросительным видом.
Правый угол рта у Пейны чуть-чуть дернулся:
«Ты уверен, что это не тролль?»
«Уверен, мой господин, – ответил Арлен, и у него едва заметно дернулся левый угол рта. – Никаких троллей давно уже нет. Во всяком случае, так мне говорила моя мать».
«Твоя мать была разумной женщиной. Я не раз тебе это говорил. Впусти же скорее этого юношу».
«Да, мой господин».
Пейна смотрел в огонь, потирая скрюченные артритом руки в непонятном волнении. Дворецкий Томаса здесь, у него. В такое время. Зачем?