Он схватил трубку и одновременно крикнул: «Войдите!» Куртка упала на пол.
Пришел Рюдберг. В руках у него был объемистый пластиковый пакет.
По телефону звонила Эбба:
— Телевизионщики во что бы то ни стало хотят тебя видеть!
Он сообразил, что до встречи со СМИ ему необходимо поговорить с Рюдбергом.
— Скажи им, что я на совещании и смогу дать информацию через полчаса.
— Точно?
— Что — точно?
— Что ты поговоришь с ними через полчаса? Центральное шведское телевидение ждать не любит. Они считают, что при их появлении все должны упасть на колени.
— Я не буду падать на колени. Но через полчаса я с ними поговорю.
Он положил трубку.
Рюдберг уже сидел у окна и вытирал мокрые волосы бумажной салфеткой.
— Есть хорошие новости, — сказал Курт Валландер.
Рюдберг продолжал свое занятие.
— Я думаю, мы нашли мотив. Деньги. И убийц надо искать в кругу, близком к Лёвгрену.
Рюдберг выкинул салфетку в корзину.
— У меня был мерзкий день, — сказал он, — так что хорошие новости не помешают.
За пять минут Валландер рассказал ему про Ларса Хердина. Рюдберг мрачно смотрел на валявшиеся на полу осколки стекла.
— Странная история, — сказал он. — Достаточно странная, чтобы быть правдой.
— Я попытаюсь подвести итог, — продолжил Валландер. — Кто-то знал, что у Лёвгрена иногда бывают дома крупные суммы. Это мотив. Если Ларс Хердин описывает Лёвгрена верно, это был редкий жмот. И он, конечно, отказался сказать, где у него припрятаны деньги. И грабеж превращается в убийство. Мария Лёвгрен, по-видимому, вообще не поняла, что происходит, она просто составила Лёвгрену компанию в последнем путешествии. Так что главный вопрос — кто, кроме Ларса Хердина, знал, что Лёвгрен, пусть нерегулярно, снимал со счета большие суммы. Если мы узнаем это, значит, узнаем все.
Рюдберг смотрел на него задумчиво.
— Я что-нибудь упустил? — спросил его Валландер.
— Я думаю о ее предсмертных словах, — сказал Рюдберг. — «Иностранный». И еще о том, что у меня в пакете.
Он вывалил содержимое пакета на стол. Это была куча бечевок с мастерски завязанными узлами.
— Мы со стариком провели четыре часа в квартире, где стояла невообразимая вонища. — Рюдберг брезгливо скривился. — Оказалось, ему уже почти девяносто и он почти выжил из ума. Я думаю, надо сообщить о нем в социальные службы. Он настолько не в себе, что принял меня за собственного сына, а соседи говорят, что сын этот уже тридцать лет как умер. Но что касается узлов, у него память — что надо. Четыре часа! Он подарил мне эти веревочки.
— Но ты узнал, что хотел?
— Когда старикан поглядел на удавку, он сказал, что узел гадкий, обиделся и замолчал. Три часа пришлось его уговаривать рассказать об этом гадком узле. В промежутке он немного поспал. — Говоря, Рюдберг складывал бечевки обратно в пакет. — Потом вдруг он начал рассказывать, как служил на флоте. И вспомнил, что подобный узел он видел в Аргентине. Аргентинские матросы вязали таким узлом удавки для собак.