Судорожно сглотнув, я отправилась за ширму. Взялась за подол рубашки, но снять не решилась.
- Давай, не задерживай меня, - врач взял странного вида перчатки и шкатулку с инструментами. – Ладно, тогда сначала просто сядь и покажи горло.
Он внимательно осмотрел его, а так же нос, глаза, кожу, сосчитал пульс, спросил, чем я болела в детстве, потом, видимо, отчаявшись, что я сделаю это сама, снял с меня рубашку и пощупал живот. Удовлетворенно кивнув, врач вернулся к столу и сделал отметки на обороте моего опросного листа, занес какие-то сведения в книгу.
Обрадованная, что все закончено, я собралась, было, одеться, но араргец остановил меня:
- Подожди, самого главного мы ещё не видели. Белье снимай. Сначала верх.
Щёки покрылись пунцовыми пятнами. От смущения я замерла.
- Ты, что, никогда у врача не была? Для тебя я не мужчина, так что хватит краснеть.
Дрожащими руками я распустила ленту и сняла бюстье.
Врач вслух обозначил форму груди, записал данные в оба документа, а потом тщательно осмотрел, надавливая и пощипывая выдающуюся часть моего тела, поинтересовавшись, не находила ли я на груди каких-либо уплотнений. Я ответила отрицательно.
- Что ж, прекрасно! Судя по всему, ты здорова. Теперь снимай трусики и ложись на спину.
Видимо, я посмотрела на него с таким ужасом, что смогла достучаться даже до зачерствевшего на работе араргца.
- Успокойся, никто тебя насиловать не собирается, - он погладил меня и сам избавил от спорного предмета одежды. – А теперь будь умницей и дай мне взглянуть. Расслабься, это не больно.
Умницей мне пришлось быть поневоле, сама, разумеется, я не собиралась раздвигать ноги перед первым встречным, но врач был знатоком своего дела.
- Девственница, - он выпрямился и снял перчатки. – Не так уж и страшно, а? Ладно, одевайся, сейчас отдам карточку. В хыры тебя точно не отправят, так что можешь радоваться.
А мне было все равно. Жалкая, зареванная, я лежала на этой простыне, судорожно сжимая согнутые в коленях ноги. Было мерзко.
К счастью, унижения на этом окончились. Меня накормили, позволили вымыться и снабдили чистой одеждой – серым платьем с разрезами на бедрах. Под него надевалась тонкая нижняя юбка; нижняя рубашка не полагалась. Лиф платья держался на шнуровке. Бюстье мне оставили прежнее, зато выдали две пары чистых трусиков. Вот и все «приданое» торхи.
Утомленная дорогой и пережитыми событиями, я быстро заснула на общей кровати с двумя другими девушками.
Разбудили меня грубо: какой-то ангерец в поношенной одежде тряс за плечи и что-то кричал на местном наречии, которого я не знала. Видимо, он был из крестьян и никогда не покидал пределов Арарга, не общался с представителями других народов, иначе бы говорил на сойтлэ. Для некоторых, например, нашего княжества сойтлэ был родным языком, как, в прочем, для остальных народов долины Старвея, для некоторых, как Арарга, - приобретенным.