Ванная комната первого этажа совмещалась с уборной и занимала метров двадцать. Кафель цвета морской волны до самого потолка. Скромненькое джакузи в углу. К унитазу, словно к подиуму для выступления оратора, вели мраморные ступени (замечательная идея, между прочим: сидя на таком унитазе, в голову не придет, будто занимаешься чем-то низким). На последней ступени, разбросав ухоженные руки и неловко извернувшись, лежала… королева бала – Альбина Дмитриевна.
Максимов яростно протирал глаза. Изображение сделалось резче, но суть вещей не менялась. Женщина была мертва, как и положено быть, когда затылок со всего размаха соприкасается с острым каменным выступом. Кость пробита, крови натекло… Глаза удивленные, красивые, распахнутые во всю ширь и, кажется, догадывающиеся…
Голова трещала, как дерево в огне. Растерянность охватила всех. Горничная Саша, зашедшая в туалет по долгожданной нужде, уже не кричала. Понимала, что уже не одна. Закатывала глазки и бесформенно сползала на пол. Собирался подвыпивший народ. Визжали и в страхе убегали женщины. Стучал зубами Кеша.
– О майн готт… – растерянно восклицал жирный немец и как-то трогательно разводил пухлыми ручками. – Я не понять… Фрау Альби-ина… А что это есть с ней такой?
– Каюк вашей фрау Альбине, – мрачно объяснил Вернер, оттесняя немца. Максимов пребывал в прострации, сотрудник это понимал. Поднялся к «подиуму», сел на колени и внимательно всмотрелся в мертвые глаза. Провел положенную процедуру с выявлением пульса. Поднял пронзительно голубые арийские глаза. – Добавить нечего, господа.
– Подождите, – бледнел и трясся Холодов. – Вы что, совсем белены объелись?..
– Господа, какая трагедия… – прозрел Каварзин и в ужасе стал шарить глазами по присутствующим. Где же хозяин? Кравцов вылез из-за спины моргающего Лохматова. Обошел секретаря, который потерял язык, нетвердо поднялся по ступеням, сел. Доходило очень трудно и долго.
– Аля? – как-то хрипло вопросил Кравцов. Посмотрел на людей – не опровергнут ли?
Каварзин пожал плечами и опустил голову. «Так вот и живем для смеха», – читалось по губам. Послышался отвратительный резкий звук – голубого где-то вырвало. Сдавленно пищали женщины. Вика оперлась на плечо мужа, помертвела, не могла продохнуть. Конвульсивно дрогнув, лишилась чувств. Отрезвевший муж, бормоча под нос проклятья, выволок женщину из уборной.
– Но почему Аля?.. – помертвевшими губами вопросил Кравцов.
Тоска во взоре только формировалась, все его естество – бесконечное изумление, помноженное на страх. Максимов неподвижно смотрел на женщину, которая так мила была вчера в постели…