Шнайдер спросил меня, о чем он говорит.
– Про полицию рассказывал, – ответил я, а Дубягину посоветовал: – Руслан, соберись немного, немец не понимает, что к чему.
– А тебя кто вообще ебет? – холодно воззрился он на меня своими голубыми до пустоты зрачками. – Твое дело маленькое – переводить или молчать в тряпочку, если не спрашивают.
– Ты за языком следи! Не в омоновке тут! – холодно ответил я ему, что вызвало его кривую усмешку:
– Смотри ты, футы-нуты, ножки гнуты!
Внутри начало закипать, но я решил быть умней:
действительно, дело толмача маленькое – переводи или молчи, чего со своими советами лезть?.. Да еще к кому?..
Шнайдер тем временем стал уточнять даты приводов и вызовов в полицию. Дубягин нехотя буркал что-то в ответ, путал числа, даты, дни и месяцы, матерился, расстегивал и застегивал куртку и наконец сказал мне:
– Я вижу, он мне подлянку готовит. Ты переведи ему: если он меня укроет, спрячет – я ему пять тысяч баксов премии дам. У меня есть, заныкано на черный день. А если он мне отказ даст, я его порешу, как телка! Мне терять нечего, у них смертной казни нет. А в тюрьме тут, говорят, русских пацанов навалом. Лучше тут в тюряге сидеть, чем там пропасть.
– Ты уверен, что это надо ему сейчас услышать? – спросил я в ответ, тут же упрекнув себя за это уточнение.
Дубягин прикрыл глаза, подумал. И сказал твердо и колюче:
– Да. Пусть, гнида, знает!
Я перевел его слова. Шнайдер непонимающе посмотрел на него, тут же позвал Зигги и взволнованно сообщил в микрофон, что беженец предлагал ему взятку пять тысяч долларов, а потом угрожал смертью в присутствии двух свидетелей.
– Как он сказал?.. Повторите! – велел он мне.
– Может, сказать, что неудачно пошутил? – еще раз переспросил я у Дубягина, но тот медленно покачал головой:
– Какие уж шутки… Нет, скажи так, как я сказал. Пусть, гусь, не удивляется, когда в печь попадет. Его предупреждали. И тебе не поздоровится. Заодно.
Я подтвердил, что да, беженец грозит не только Шнайдеру, но и мне (мало ли что, пусть в протоколе будет, хотя, если убьют, от этой приписки мало пользы будет). Зигги и Шнайдер с неодобрением смотрели на Дубягина. Он взирал на них с наглым презрением.
– Полагаю, что на этом интервью можно считать законченным, – изменившимся голосом сказал Шнайдер. – Этот молодчик желает что-нибудь добавить?
Дубягин желал добавить еще пару слов в адрес матери Шнайдера и всех немцев. И опять пригрозил, что убьет его, если получит отказ:
– Я вижу, с ними по-хорошему нельзя. С ними надо – строго.
Я перевел и эту реплику.
– Все. Интервью окончено! – нервно заключил Шнайдер, стал собирать бумаги, а меня попросил задержаться, чтобы перевести справки и выписки.