Толмач (Гиголашвили) - страница 286

Через стеклянную дверь я увидел, как он жестом позвал Максимку, тот нехотя поднялся, побрел за ним. В комнате переводчиков – пусто и накурено. Я тоже начал одеваться. И увидел в окно, как Рукавица с Максимкой шли по тротуару, Рукавица что-то оживленно рассказывал, а Максимка нахмуренно и недоверчиво слушал, ежась в своей короткой кожанке. Вдруг он остановился, что-то сердито говорил-говорил – и вдруг демонстративно плюнул на землю. Рукавица удивленно посмотрел на Максимку, потом захохотал, шлепнул его по спине, обнял за плечи. И они пошли дальше.

Залетная птица

Дорогой друг! Не хочу обременять тебя ропотом и скулежом. Смысла никакого – на бога в суд не подашь, адвокатов не натравишь, бог сам кого хочешь засудит. Все в его руках, на все его воля. А воля его – небесный тоталитаризм и грозовой террор. И никакой солнечной демократии. И если в мировом пространстве демократии нигде нет, то с чего бы ей на отдельно взятой планетке быть?.. В свое время один шустряк рогатый захотел равноправия, выступил не по делу – и загремел в тартарары. До сих пор горит – сгореть не может: рога сильно чадят, в виде смога над землей стелются. Так что лучше с небесным террористом не связываться, себе дороже станет. Сиди и молчи в тряпочку (заодно и от смога помогает). И рад будь, что еще молчать в силах – на том свете и этого не будет…

Ладно, позитивно думать. На хорошем сосредоточусь. Из Майнца письмо-приглашение пришло – в выставке «Постсоветский постмодернизм» участвовать предлагают. Выставляться будут исключительно иностранты и эмигранцы. Надо бы Вия, художника по витым объектам, предупредить, пусть совьет пауков потяжелее и над толпой повесит – будет им акция.

Это если позитивно думать. А если негативно – то пожалуйста: ходил в амт, куда вызвали. Место вроде газовой камеры. В приемной люди сидят, дрожат: продлят им визы или нет?.. И ты жди. Тут не пофанфаронишь. Не пофонбаронишь. Сиди, молчи, на табло пялься, жди и дрожи. Тем более что и сосед-Монстрадамус, в прошлом году фальшивку о деньгах написавший, вдруг заартачился, заупрямился, про немецкую честность вспомнил и ничего не написал (тоже, наверно, из-за самолетов и небоскребов, сейчас немцы всех ненемцев подозревать стали).


Вот номерок подоспел. Зашел в кабинку. А там мерзкий хер Челюсть сидит. Морда угрюмая, в угрях и хотимчиках, плешь тусклая, облезлая, взгляд противный, скользкий. Сидит проклятая Челюсть, руками шевелит (как улитка – рожками), злобно на меня выпучился, важничает, слова не молвит, бумажки перебирает. И я на него смотрю, думаю о том, что люди правильно говорят: чтобы быть образцовым чиновником, надо родиться дураком и жизнь прожить подлецом.