– Глупости!.. – смеется она. – Еще какими профессиями, кроме переводческой, владеете?
Я горько усмехаюсь:
– Дорогая фрау Мизера, разве это профессия?.. Сплошной мурыжный мрак и мерзкий мираж…
– Да, переводчик – профессия проститутская, – соглашается она. – Вы должны постоянно всех удовлетворять, чтобы и волки были сыты, и овцы целы…
– А если и волки целы, и овцы сыты? – смеюсь я. – Так нельзя?
– Можно. При такой ситуации в лесу будет спокойно… Это мне нравится… И сколько вы жили в Москве по этому адресу?
– Три месяца, – отвечаю я, не уклоняясь от троичной системы.
Как будто читая в моих мыслях, фрау Мизера смеется:
– Тройка, шестерка, туз! А?.. Тшайкофски! О боже, как трудны эти восточные фамилии!.. Впрочем, и моя не лучше – знаете, мои предки выехали когда-то из Польши. Да-да, дезертировали во время какой-то войны… А когда вы покинули Германию? – она поворачивается к аппарату.
– Шесть месяцев назад.
– Почему я должна вам верить? Где ваш паспорт? – она щурится и надувает губки.
– В московском ОМОНе. На левой верхней полке. В правом железном ящике. Под амбарным замком.
– Ничего, у нас есть копия вашего паспорта, если дело дойдет до депортации, у нас проблем не будет! – зловеще предупреждает она. – Разлейте еще!
Я плескаю ей в протянутый стакан, себе. Водка пахнет тиной, но живительна. Фрау Мизера берет из миски очередное яблоко и перекидывает его мне:
– Но ядовитое, предупреждаю. А куртку вашу дурацкую можете снять, бросить туда, – она подбородком указывает на овальный стол с глобусом.
Я небрежно, издали, кидаю кожанку на соседний стол. Кожанка задевает глобус. Он с шумом валится на пол.
От грохота, как по команде, вдруг разом откидываются одеяла на раскладушках, с них спрыгивают крупные, черные, блестящие, словно облитые маслом, гладкие и упитанные индюшки и начинают бродить по кабинету, расправляя крылья, визгливо и взбалмошно болмоча и сердито ударяя клювами о пол, о стены, о мебель. Одна, уже знакомая мне, индюшка-альбиносица с розовыми глазами и золотым кольцом на лапе, сразу кидается к упавшему глобусу и начинает его злобно долбить. Птицы переговариваются короткими клекотами, и я уверен, что ясно понимаю их:
– Жрать-пить!.. Чего-чего?.. Ничего-ничего!.. Пить-жрать!.. Чего-чего?.. Ничего-ничего!..
– Они жалуются, что голодны, – вдруг переводит мне фрау Мизера.
– Вы что, индюшачий язык понимаете? – изумляюсь я.
– Научилась. В таком месте жить… – она неопределенно машет рукой на окно. – А зачем вам вообще сюда, в Германию?.. Что вы тут потеряли?.. Одна тоска, гнусь и плохая погода. Была бы возможность – я бы куда-нибудь уехала. Вот хотя бы в Австралию, на солнышко! – доверительно улыбается она и вдруг так сладко тянется всем телом, что мини-юбка задирается до живота, а грудь выскакивает из разреза блузы.