Улыбка медленно раздвинула ее губы, и Ван-Лун громко засмеялся и нежно прижал к себе ребенка.
— Какая радость, какая радость!
И вдруг среди порыва радости его сердце сжалось от страха. Как глупо он делает, что идет вот так, под открытым небом, и несет красивого мальчика, которого может видеть каждый злой дух, случайно пролетающий мимо по воздуху! Он торопливо распахнул халат, спрятал голову ребенка у себя на груди и сказал громко:
— Какая жалость, что наш ребенок никому не нужная девочка, да к тому же еще и рябая! Будем молиться, чтобы она умерла.
— Да, да! — подхватила жена, насколько могла быстро, смутно понимая, как неосторожно они себя вели.
И, успокоенный этими предосторожностями, Ван-Лун снова принялся настойчиво расспрашивать жену:
— А ты узнала, почему они обеднели?
— Мне пришлось только одну минуту поговорить с глазу на глаз с кухаркой, которой я прежде помогала в работе, — ответила О-Лан, — и она мне сказала: «Дом Хуанов недолго продержится, потому что все молодые господа, — а их пятеро, — бросают деньги, словно мусор, где-то в чужих странах и посылают домой женщин, которые им надоели; а старый господин живет дома и каждый год берет новую наложницу, а то и двух; а старая госпожа за день выкуривает столько опиума, что золотом, которое тратится на него, можно было бы наполнить пару башмаков.
— Да неужели? — прошептал Ван-Лун, как очарованный.
— И потом третью дочь весной выдадут замуж, — продолжала О-Лан, — и дают за ней прямо царское приданое; его хватит на покупку должности чиновника в большом городе. Платья она хочет носить лишь из самого лучшего атласа, затканного узором, который делают в Сунчжоу или Ханькоу, и выписывает из Шанхая портного с целой свитой подмастерьев, чтобы платья у нее были такие же модные, как у женщин в чужих странах.
— За кого же она выходит при таких расходах? — спросил Ван-Лун в восторге и ужасе от такой траты денег.
— Она выходит замуж за второго сына шанхайского судьи, — ответила жена и после долгой паузы добавила: — Должно быть, они разорились, потому что старая госпожа сама говорила мне, что они хотят продать землю к югу от дома, как раз за городской стеной, где каждый год сажают рис, потому что земля хорошая и ее легко залить водой из рва под стеной.
— Продать свою землю! — повторил Ван-Лун, пораженный. — Значит, они в самом деле разорились. Земля — это плоть и кровь человека.
Он задумался, и вдруг ему пришла в голову новая мысль, и он хлопнул себя рукой по лбу.
— О чем я раньше думал? — воскликнул он, обернувшись к жене. — Мы купим землю!